Андрей Дышев - Инструктор по экстриму

– Заткнись! – сквозь зубы процедила Элла. – Обезьяна!

– А ты шлюха, похожая на Эллу Блинову, – усмехнулся Брагин. – Здорово, если бы эту кассету показали по телевидению! В какой, интересно, мы с тобой запечатлены позе?

– Замолчите, Брагин! – осадил его Пузырьков. – Еще раз спрашиваю вас: вы ходили к палатке Талдыкина?

«Солгать или сказать правду? Почему он так ко мне прицепился? Он все знает или берет на понт?»

– Я не помню, – ответил Брагин. – Но хорошо помню, что кассету я не брал… Инструктора допросить надо. Гарантию даю, что он выполнял небескорыстную просьбу мадам Блиновой.

– Если ты скажешь еще слово про Герасимова, – глухим голосом пригрозила Мира, – то я кину тебе в голову камень.

– Обратите внимание! – сказал Брагин, повернувшись к Пузырькову. – В одного она уже кинула камнем и пробила ему голову. Теперь за меня берется.

Но Пузырьков не обратил внимания на слова Брагина. Вынув из футляра мобильник, он отошел от группы, встал ближе к реке, чтобы рев воды исключил всякую возможность подслушивания. Затем нажал кнопку вызова и прижал трубку к уху.

– Сигнал есть? – спросил он.

– Есть, – ответил ему абонент. – Запеленговали! Держится устойчиво. Желательно только по воде не ходить, а то можем потерять.

– Ну, это не в моей власти, – ответил Пузырьков.

«Надо остаться с ним наедине и рассказать все, как было», – думала Вера Авдеевна, глядя на Пузырькова.

Шубин сидел на камне, покусывал кончики черных усов и поглядывал на Эллу. «Сколько же она отвалит денег за эту кассету? – думал он. – Можно попросить и десять, и даже двадцать тысяч баксов. Если очень боится развода, то заплатит не раздумывая».

Марина, вытирая платком влажные глаза, исподлобья смотрела на Веру Авдеевну. «Это самая страшная женщина в группе, – думала она. – А прикидывается овечкой… Узнать бы, что у нее на уме!»

«Какой же негодяй этот Брагин! – думала Элла, доставая из кармана куртки губную помаду и зеркальце. – Мой Блинов в сравнении с ним просто ангел… Ах, Блинчик, Блинчик! Прости меня, дуру…»

«Вот у кого надо поучиться выдержке! – оценила Эллу Мира. – И выглядит неплохо, несмотря на то, что не спала две ночи. Сильная, очень сильная женщина… Гера, милый, я все равно тебя спасу! Тебе ничто не угрожает. До встречи с Леной еще больше шести часов. Она еще в городе. А когда придет, мы с тобой уже будем далеко. И пусть она с Некрасовым проворачивает свои делишки. А мы уедем к моей маме на Урал. И Славку с собой возьмем. Найдем ему хорошую девчонку и будем все вместе лазать по горам и водить группы в походы…»

«Козел я – вот мое имя! Я должен был вернуться туда днем! – мысленно терзал себя Брагин. – И убрать все следы. Этот следователь – калач тертый. Он докопается до истины. И тогда мне конец!»

«Какое сегодня число? – вспоминал Пузырьков, возвращаясь к группе и по рассеянности пытаясь затолкать телефон под мышку, в кобуру с пистолетом. – Двадцать пятое… Значит, еще четырнадцать дней, если не считать сегодняшний. Две недели – и я в отпуске. Никогда еще так не уставал. Вроде бы все уже лежит на поверхности, все уже видно невооруженным глазом. Но как собрать? Как?»

Все думали о своем. Только труп ни о чем не думал. Он скалил зубы и смотрел в молочно-белое небо.

– Это надолго. Пока следователь допросит каждого, пройдет часа два. Или три…

Гера продолжал лежать на краю обрыва и смотрел вниз. Группа застыла на берегу, словно шахматные фигуры, а гроссмейстер то ли уснул, то ли глубоко задумался о перспективах игры. Лена стояла за его спиной. Женщина-убийца. Этой тайны не знает никто, а Гера знает. Ему довелось познать запредельное и остаться живым. Он словно Одиссей, который услышал пение сирен и не кинулся в манящую бездну. Но Гера не испытывал ни восторга, ни запоздалого страха. Казалось, что они с Леной знакомы очень давно, что их связывает нечто более значительное, чем восхождение на Истукан.

Позади него что-то щелкнуло. Гера даже не вздрогнул.

– Очень интересно…

Он обернулся. Лена держала винтовку наизготове и смотрела в окуляр объектива. Ствол винтовки сдвигался то влево, то вправо, будто женщина подыскивала цель. Зажмуренный глаз ее мелко дрожал, губы были чуть приоткрыты и округлены. Неужели она в самом деле сестра Миры? Ничуть не похожа! У Миры лицо милое, почти кукольное, глаза светлые, как утреннее небо, разбавленное туманом. А в темноглазом лице Лены было что-то неприятное, отталкивающее. Если бы она работала в детском театре, то ей следовало бы играть птиц – ворону, грифа или страуса. Врет, что они с Мирой сестры. Они даже не подруги. У них нет ничего общего, и то, что Лена интересуется Мирой, – очень, очень дурной знак.

– А у него, между прочим, разбита голова…

Гера не сразу понял, о ком она говорила. Лена опустила винтовку, посмотрела на Геру и, встретив его отсутствующий взгляд, повторила:

– У твоего утопленника в черепе дырка!

Она имеет в виду Некрасова. У него в черепе дырка. Нет, она что-то путает. Неужели течение с такой силой ударило его о камни, что не выдержал череп?

Лена отсоединила от ствольной коробки прицел и протянула его Гере. Приятная тяжелая штучка. Тяжесть полированного металла почему-то всегда манит и волнует. Может быть, удовольствие от ощущения этой тяжести сидит в каждом человеке на генетическом уровне, и это не что иное, как уверенность в своих силах, которую в древнейшие времена давали человеку стальной меч, кинжал или копье.

Он прижал к глазу резиновый ободок окуляра. Крупным планом – потоки воды, камни, белая пена и перекрестие прицела, словно распятие, к которому жертва прибивается свинцовыми гвоздями. Сколько людей уже были распяты на этом тонком, как паутина, кресте?

Гера опустил объектив ниже. Вот берег. Камни, камни… А вот и группа. Вера Авдеевна в синей кофточке. Курит, сверкает очками. Вот Брагин. Он что-то говорит и горячо жестикулирует. А вот Мира. Вот ее волосы, расчесанные на прямой пробор, вот гладкие плечи, легкая ткань сарафана. Прислонилась к валуну, одну ногу согнула в колене и поставила на камень, как на ступеньку. Странно, что нельзя сейчас протянуть руку и коснуться ее щеки. Нельзя поцеловать волосы, вдохнуть запах хвойного шампуня…

– Ну что? Увидел?

Лена думала, что он все это время любовался трупом. Но Некрасов еще при жизни надоел Гере. На кого ему хотелось смотреть, так это на Миру. И при этом обманывать себя, что он смотрит на девушку, как на своего злейшего врага. И задавать себе риторические вопросы. Почему Мира так поступила с ним? Как ее милая, привлекательная внешность уживается с отвратительными поступками?

Лена нетерпеливо постучала ногой по пятке Геры.