Андрей Дышев - Классная дама

Он уронил голову на ладони и заплакал.

– Все! – решительно сказала учительница и хлопнула ладонями по коленкам. – Хватит издеваться над ребенком! Вам мало его признаний? Хотите, чтобы он взял на себя чужую вину?

Она быстро подошла к Рябцеву, и случилось то, чего я ожидал: Рябцев упал перед ней на колени и, обнимая ее ноги, заплакал навзрыд.

– Ольга Андреевна, – бормотал он ломающимся голосом. – Любимая моя… Ольга Андреевна… я такой… я такой несчастный…

Второй раз смотреть на эту сцену у меня уже не было сил. Я зашел в лабораторию, выключил свет и запер дверь за ключ, который торчал в замке.

– Никому не советую пытаться открыть эту дверь, – строго предупредил я. – Это будет расцениваться как серьезная улика, играющая против вас.

Я нарочно сказал «против вас», но Ольга Андреевна вроде как не обратила на это внимания. Она гладила плачущего школьника по голове и с упреком смотрела на меня.

– Рябцев, ты готовься повторить все это под протокол, – напомнил я.

– Я не убивал журналиста! – истерично крикнул он, оторвавшись от ног учительницы и глядя на меня мутными глазами. – Я влил диоксид и сразу же сказал ему об этом! И никаких медалей я не забивал! На фиг мне это надо было делать?!

Тут я сам понял, что в моем обвинении появилась несостыковка. Если Рябцев хотел подставить Белоносова, чтобы того арестовала милиция, то для кого же он приготовил новую партию наркоты? Трудно поверить, чтобы мальчишка намеревался сбыть ее где-нибудь на Побережье самостоятельно. А впрочем… А впрочем, не собирался ли он преподнести подарок в виде партии метанофентанила своей дорогой и горячо любимой классной даме?

Над этим вопросом я не стал ломать голову, чтобы не отобрать у Сергеича последний кусок хлеба, и смял трогательную сцену с участием учителя и ученика:

– Освободите кабинет! Я должен его закрыть и опечатать.

Никакой печати у меня, разумеется, не было, да и прав опечатывать что-либо тоже не было, но фраза прозвучала веско, и в серьезность моих намерений поверила, кажется, даже Ольга Андреевна. Она заботливо, как мама сыночка, подняла Рябцева с колен, протянула ему носовой платок и вывела в коридор.

Картина преступления становилась мне все более ясной. Безусловно, именно Рябцев залил диоксид в двигатель «Нивы». Но он вовсе не предупредил об этом Лешку, иначе Лешка попросту не сел бы за руль своей машины, а вернулся на Побережье автобусом. Конечно, Рябцев будет упорно долдонить, что предупредил журналиста, что никакого злого умысла не было. Он понимает, что ему светит статья за умышленное убийство, и отступать ему некуда.

Но вот некоторые другие оправдания Рябцева показались мне достаточно убедительными. В самом деле, Рябцеву вовсе ни к чему было забивать медаль в замок ремня безопасности «Нивы». Зачем парню надо было кидать тень на Белоносова, то есть резать курицу, которая несла ему золотые яйца? Белоносов исправно платил по сто баксов за ампулу, и последнюю партию метанофентанила Рябцев, скорее всего, тоже приготовил для Белоносова. А кто ж еще был связан с наркоторговцами и умел сбывать наркоту, как не физрук?

Я вспомнил, как Рябцев сболтнул, что химикаты ему иногда поставлял Белоносов. Не говорит ли это о том, что канистру, с которой я видел Рябцева на территории института, дал ему физрук? Вполне может быть. Следовательно, Рябцев встречался с ним сегодня вечером и знает, где физрука можно найти.

Кажется, у меня появился шанс в самое ближайшее время схватить за руку Белоносова. На месте Рябцева я бы сломя голову помчался в институт, чтобы сообщить физруку о частном сыщике и яме, которую тот старательно роет для него.

Я выскочил в коридор и на лестнице догнал Ольгу Андреевну с Рябцевым. Юный химик успел переодеться. Он был уже в роскошной дубленке с белыми меховыми отворотами. Белый длинный шарф из ангорской шерсти, многократно намотанный на шею, прикрывал его разбитые губы. Учительница держала объект своей моральной ответственности под руку. Оба сохраняли гордое молчание.

Я проводил их до входных дверей и открыл ключом замок.

– До приезда милиции я останусь в школе, – известил я учительницу, на что она даже не повела бровью.

Когда они вышли, я опять запер замок и побежал по коридору в класс, через который час назад проник в школу. Перелез через подоконник и бесшумно спрыгнул на пожухлый газон. Туман заметно рассеялся и все же еще позволял незаметно следить за парочкой, которая быстро шла в сторону центральной площади.

Чуть пригнувшись, я перебегал от куста к кусту, от дерева к дереву, сохраняя такую дистанцию, чтобы не потерять учительницу и ученика из виду. У памятника они остановились. О чем они говорили, я не мог расслышать, лишь несколько фраз Ольги Андреевны долетели до моего слуха:

– … это обязательно, обязательно!.. самая серьезная улика… просто невозможно будет доказать…

Как я ни старался, так и не смог расслышать, о какой улике шла речь. Потом они застыли на долгое время, и я понял, что Ольга Андреевна позволила Рябцеву целовать себя. Юное дарование никак не могло насытиться, и, в конце концов, учительница оттолкнула его от себя.

– Потом, милый мой, потом! – услышал я ее грудной, немного хриплый голос.

Повернувшись, Ольга Андреевна быстро зашагала в сторону своего дома, а Рябцев, будто примерзнув к асфальту, еще некоторое время провожал ее взглядом.

– Я люблю вас! – крикнул он, и я снова уловил в его голосе слезы. – Я очень вас люблю, Ольга Андреевна, родная, дорогая, милая моя!

Наконец, он тоже повернулся и побежал в противоположную сторону, к водонапорной башне.

Наступил ответственный момент. Я не сомневался, что Рябцев бежит в институт, чтобы встретиться с Белоносовым и предупредить его о надвигающейся опасности. Видимо, Ольга Андреевна убедила его сделать это. Я не должен был ни спугнуть Рябцева, ни потерять его из виду, и мне ничего не оставалось, как побежать за ним следом.

Рябцев бежал по прямой, легко и быстро. Мне же приходилось трусить за ним на цыпочках, да все время держать его в поле зрения, да еще вилять из стороны в сторону, прячась за кустами. У водонапорной башни я его ненадолго потерял. Рябцев быстро юркнул в проем ворот, и тогда я, уже не таясь, помчался к воротам со спринтерской скоростью. Перед ними остановился и, с трудом сдерживая дыхание, осторожно заглянул в проем. Рябцев быстро шел к крыльцу трехэтажного корпуса, из окна которого я изучал территорию института. Приблизившись к двери, висящей на одной петле, он присел и нырнул в темноту.

Я добежал до крыльца и остановился. Неужели Рябцев надеется найти Белоносова здесь, в этом полуразрушенном корпусе, где не сохранилось ни одного мало-мальски приличного помещения? Странно, что он не пошел сразу к дому за прудом. Как быть? Идти за ним по темной лестнице, где под ногами будут хрустеть куски мела? Или ждать здесь?