Андрей Дышев - Кодекс экстремала

– Это ты звонил мне сегодня утром? – спросил я первое, что пришло мне в голову.

– Я? – переспросил Славик и качнулся назад, словно приготовился к тому, что вслед за моим вопросом последует удар в нос. – Куда звонил? К тебе? Не, не звонил! Это не я. Зачем мне звонить? Ты мне ничего не должен, чтоб я по утрам тебе звонил.

– Да? Странно. Кто ж это звонил? А я подумал, что это ты.

– Не, не я. Зачем мне звонить? Если б был должен…

Гурули, не скрывая, смотрел на меня с насмешкой. Я провернул ключ в замке и зашел в прихожую. Славик прикрыл свою дверь, но не до конца, и следил за нами через щель.

– Прошу, – сказал я коммерческому директору, кивая на диван в комнате, а сам пошел на кухню и, пристроившись у крана, залпом выпил три стакана холодной воды.

Под ногами Гурули поскрипывали половицы. Он ходил по комнате. Я встал в дверях и, прислонившись к косяку, стал сопровождать его взглядом. Генеральный директор с любопытством рассматривал книги в шкафу, фотографии девушек и маленькие этюды, нарисованные Демчуком, которые прикрывали стену, словно марки на почтовом конверте.

– А у вас, оказывается, довольно разносторонние интересы, – сделал он мне комплимент.

– С чего вы взяли?

– Я сужу по книгам и, – он кивнул на стену, – по живописи.

– Картины рисовал не я, книги тоже не я писал.

– Ах вот в чем дело! Тогда приношу свои соболезнования.

Ничего, чувством юмора этот Гурули не обделен.

– Давайте ближе к делу, – поторопил я его.

– Правильно! – кивнул Гурули. – Время клиента надо беречь, как свое собственное. Секундочку!

Он расстегнул пуговицы темного двубортного пиджака, запустил пальцы в маленький карманчик на боку жилетки и достал изящные золотые часики на цепочке.

– Сейчас двадцать два семнадцать… Я отниму у вас от силы десять минут.

Гурули сел на диван, положил кейс себе на колени и щелкнул замками. Я не видел, что внутри, – мешала крышка.

– Для начала распишитесь в ведомости. – Он достал лист, надел очки. – Три миллиарда восемьсот семьдесят миллионов плюс семьсот миллионов от процентов. Сумма, разумеется, указана в купонах, но это всего лишь для проформы. Я выдам вам долларами… Что вы на меня так смотрите? Что-нибудь не так?

Началось! Что-то давненько никто не пытался втянуть меня в очередную грязную историю.

– Значит, вы хотите вернуть мне деньги по вкладу? – спросил я, опускаясь на стул напротив Гурули.

– По вкладу и процентам, – уточнил он.

– Вот как! Даже по процентам! Дайте-ка взглянуть на вашу бумажку.

Я взял ведомость. Заполнена единственная графа: «Вацура Кирилл Андреевич». Напротив ФИО – «4 570 000 000». Ниже: «Получил… Дата… Подпись».

– Вы хотите, чтобы я подписал эту ведомость? – спросил я.

– Так положено, – пожал плечами Гурули.

– Если положено, то почему «Милосердие» не выдало мне какой-нибудь бумажки, подтверждающей, что я внес деньги?

– Не выдало? – Гурули неплохо сыграл удивление. – Что вы говорите! Но этого быть не может!

– Может. Ни квитанции, ни расчетной книжки, никаких других документов.

– Безобразие! – покачал головой генеральный директор, снял очки, положил их в кейс и тише добавил: – Я вам вот что скажу. Конечно, о покойниках не принято говорить плохо, но Эльвира в последние месяцы жизни совсем запустила работу с вкладчиками. Одних финансовых нарушений было не меньше десятка. В то же время она совершенно не воспринимала критику в свой адрес. Я был не в силах повлиять на нее. Но, поверьте, больше этого не повторится. «Милосердие» вернет себе былую славу и доброе имя.

Наша страна – страна талантливых артистов. Я смотрел на Гурули с благоговением. Вдохновенно, образно врет!

– Вы решили рассчитаться со всеми вкладчиками?

Гурули посмотрел на меня так, словно я сказал какую-то протухшую банальность.

– А как же иначе, голубчик? Я играю с открытыми картами. Многим вкладчикам мы уже вернули деньги. Сегодня дошла очередь и до вас. Пожалуйста, пожалуйста! Не желаете расписываться в ведомости – не надо! У нас все строится на доверии к клиентам… В каждой пачке по пять тысяч долларов. Раз, два, три…

Он принялся доставать из кейса и класть на диван аккуратные пачки стодолларовых купюр, перетянутые резинкой. Я следил за его смуглой и тонкой в запястье рукой и никак не мог сообразить, к чему все это приведет.

– Послушайте, Гурули…

– Секундочку! – прервал он меня. – Это пять, это шесть. Тридцать тысяч. Все верно? Пересчитайте на всякий случай, хотя я лично трижды пересчитывал… Простите, я вас перебил. Что вы хотите сказать?

– Я никак не могу понять, зачем вы притворяетесь передо мной? Вы многое знаете обо мне, а я – о вас. Не лучше ли нам объясниться открыто?

Гурули защелкнул кейс, поставил его между ног и поднял голову.

– Простите, я не совсем понял вас.

Когда спектакль закончен, а артист продолжает играть – это моветон. Я смотрел в черные глаза Гурули и думал, чем бы его вывести из себя.

– Скажите, а почему вы не приехали на встречу, которую сами назначили мне? – спросил я.

– Очень, очень виноват перед вами, – вздохнул Гурули. – Но именно в тот день я срочно вылетел в Москву. Министерство финансов России, знаете ли, привыкло, что люди вроде меня к ним являются по первому вызову, и повторно встреч не предлагает. Это была грандиозная удача, Кирилл Андреевич! Но, надеюсь, вы получили мою телеграмму?

– Телеграмму? Какую телеграмму? – не понял я.

– Ну вот! – с досадой сказал Гурули и хлопнул ладонью по крышке кейса. – Безответственность какого-то почтового клерка может стать причиной конфликта между добропорядочными партнерами.

– Гурули! – едва сдерживаясь, сказал я. – О какой телеграмме вы говорите? Не надоело вам напрягаться и демонстрировать передо мной ваше умение лгать?

Гурули зачем-то снова полез за очками, словно вспышка моего раздражения ослепила его и он перестал хорошо видеть. Надел их, поправил золотую седловинку на переносице.

– Будьте добры, еще разок. Что-то я не поспеваю за ходом ваших мыслей.

– Хорошо, – уже не вполне внятно ответил я; как это часто случалось со мной, в порыве злости судорога сводила мне челюсти, будто организм готовился к мордобою. – Хорошо. Я буду говорить медленнее. Вместо вас к месту нашей встречи подъехал наемный убийца. Он стрелял по мне из окна автомобиля и разнес мне голову на крохотные кусочки. Никто, кроме вас, Гурули, не знал, где я буду находиться в тот день в восемь часов вечера.

Гурули неточным движением снова поправил очки на носу.

– Кирилл Андреевич, – шепотом произнес он, – вы говорите страшные вещи. Вас хотели убить? В вас стреляли? Но… Простите, я не все понимаю…

– Прекратите же, Гурули! – вскрикнул я и поднялся на ноги. – Хочу вас предупредить, что у меня здорово чешутся руки и даже ваш узколобый «бычок», который сидит в машине, вряд ли сможет помешать мне.