Анна Оранская - Скажи смерти «Да»

В турагентстве, рекомендованном Мартеном, поездку нам организовали, естественно, на высшем уровне: все перелеты первым классом, гостиницы только пятизвездочные, номера люкс и все такое. Отдыхать — так отдыхать, верно? Особо, конечно, не шиковали, чтобы слишком внимания к себе не привлекать, — никаких там президентских апартаментов и лимузинов с утра до вечера у подъезда. Но и не скромничали. Мы объехали бог знает сколько стран — Англия, Германия, Швейцария, Голландия. В Швейцарии даже задержались на пару дней, где я со своим адвокатом пообщалась — бывшим кронинским. И прошлась по маленькой улочке мимо цюрихского банка, в котором лежали мои денежки — десять с лишним миллионов, оставленных мне господином Крониным, плюс семь с небольшим миллионов от продажи его дома в Майами.

Я еще удивилась, подумав, что в Америке банки огромные и внушительные, а тут небольшие такие домишки, хотя деньги в них лежат огромные. Правильно их называют цюрихскими гномами, этих банкиров. Все такие старомодные, вежливые, чинные, никакого американского темпа, срывов и потрясений, ярких эмоций. Все размеренно, чинно, и спокойно, и консервативно. Да и сама страна, если честно, не слишком приятная — красивая, наверное, хотя в горах я не была, но холодая и напыщенная, гордящаяся своим высоким уровнем жизни, и жуткой дороговизной, и вечным нейтралитетом, на котором Швейцария зарабатывала деньги, когда по всей Европе лилась кровь.

Странно, но я совсем не чувствую себя русской — нет ни капли ностальгии по стране, в которой я родилась и столько прожила, нет никаких национальных чувств. Я не горжусь этим и не огорчаюсь — и не называю себя кичливо гражданином мира. Я — это я, просто поняла в очередной раз, как все это от меня далеко — Союз, Россия, Москва. Далеко, забыто и, в общем, неинтересно. Хотела спросить Корейца, не скучает ли он по Москве, но на всякий случай не стала — просто выключила телевизор, и весь следующий день вообще не выходили из отеля, занимаясь сексом и завтракая, обедая и ужиная в гостиничных ресторанах.

Больше всего я от Германии удовольствия получила — от животастых бюргеров и не менее пышных их жен, от традиционных пивных с не менее традиционными закусками, от немного резкого, но симпатичного мне языка. А самое яркое впечатление осталось от Голландии, где три дня прожили. От Амстердама, где мы, одевшись поскромнее, проводили уйму времени в кварталах красных фонарей, рассматривая выставленных в окнах девиц, и такое количество марихуаны выкурили самых разных сортов, что я, кажется, все время была под кайфом и все мои голландские впечатления окутаны сладковатым дымком.

И это при том, что я в Лос-Анджелесе к наркотикам не прикасалась ни разу, хотя уж где-где, а там они популярны, особенно в кинотусовке. Но мне даже безобидного вроде кокаина не хотелось, не говоря уже о тех наркотиках, которые вкалывать надо. Насилие над собой мне не нравится совсем, и вида крови я не переношу — может, смешно звучит, учитывая, что я ножом зарезала кронинского охранника и крови из него натекло небольшое озерцо, но то совсем другая ситуация была. Так что дома — в смысле в Лос-Анджелесе, который я вдруг впервые назвала домом и подумала, что сказала-то абсолютно верно, — отказывалась от всего, включая безобидную травку, потому что люблю себя контролировать. Выпить — это другое, тем более что после твоей смерти я несколько раз напивалась до беспамятства. А сейчас можем выпить с Корейцем пятьсот граммов на двоих, но обычно ограничиваемся куда меньшей дозой. Выпить — это процесс, этакое чудодействие, включающее в себя красивую бутылку, причудливой формы стакан, лед из ведерка, неспешное отхлебывание и долгие размышления или разговоры.

А тут какой интерес — укололся, лег и смотришь в потолок, видя какие-то полуфантастические кошмары. Или нюхнул и ходишь под искусственным кайфом ради состояния легкости и подъема. У меня и без кокаина хорошее настроение, а каждый день — радостный и счастливый. Но в Амстердаме мы как с цепи сорвались, этой самой травкой обкуриваясь, — не поверишь, есть бары, в которых тебе приносят меню, а в нем видов двадцать травки, если не больше. И стоит совсем недорого, и законом не преследуется — так называемые мягкие наркотики типа марихуаны и гашиша продаются вполне официально.

Мы, обкуренные, вместе в розовые кварталы ходили, куда женщины вообще не ходят, но на косые взгляды, адресованные мне, внимания, естественно, не обращали. В таком же состоянии и музей секса посетили, из которого я вынесла смутное впечатление, что у меня дома в моей сексуальной комнате музей куда более полный, а моя коллекция видеокассет более впечатляюща, чем местная коллекция фотографий. В том же состоянии и по узеньким канальчикам плавали, и сексом занимались, и летели обратно в Лос-Анджелес, перед посадкой накурившись так, что полет показался подозрительно коротким.

Ну что еще интересного было? На встречи Корейца с братвой я не ездила — мы с ним заранее договорились, еще когда он с Москвой созвонился и нарыл нужные телефоны разных людей в разных странах, что ни встречать нас, ни провожать его знакомые не должны. Хочет встретиться — пожалуйста, но уже после того, как мы поселимся в отеле, и без меня. А я — любовница-американка, русского не знаю, и все такое. Так все и было — хотя один раз, в Германии как раз, пришлось на их встрече поприсутствовать. Посидела в ресторане за столом с двумя Корейцевыми знакомыми и их женами, которых, как ни одень, все равно видно, что родом из глухой советской глубинки. Поулыбалась вежливо, ответила на пару глупых на корявом английском вопросов — этим, слава богу, и обошлось.

Но за Корейцем следила пристально — и уже когда отошли от марихуаны в самолете, кончилось вызванное ею безудержное веселье и смех по любому поводу и пришли спокойствие и дикая жажда, поинтересовалась, какое впечатление на него произвели встречи со старыми, так сказать, боевыми товарищами. До этого я ни разу его об этом не спросила, хотя за три недели нашего отдыха у него таких встреч было восемь, кажется: мы под них отчасти маршрут и составляли — он всегда был не слишком многословен и думал, наверное, что мне неинтересно, о чем там они говорили и с кем именно он общался, а я молчала, хотела потом уже спросить, после всего.

— Жалеешь? — спросила коротко, но за одним словом столько всего крылось, что он и так все понял.

— С тобой — нет, — ответил он, посмотрев на меня долго и внимательно, и я благодарно прислонилась к нему щекой, потерлась о его плечо, спохватившись уже после и решив, что такая нежная ласка для Оли Сергеевой характерна, а вот для Оливии Лански — нет.

И, спохватившись, спросила:

— Предлагали что-нибудь интересное? — отлично понимая, что если действительно знакомые близкие, то не упустили бы наверняка случая поговорить о делах.