Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Может быть, у меня в самом деле понизился интеллект, так как я не сразу понял, для чего Татьяна озвучила эту статистику. Мне казалось, что в левый висок вбивают раскаленный гвоздь. «Анальгин не поможет, – думал я. – Надо убедить инспектора в своей правоте, склонить его на мою сторону. Иначе вся эта свора сожрет меня».

Я смотрел в глаза Татьяны, на ее спокойное лицо и щеки, покрытые, как яблоки, дымчатым румянцем, и понимал, что глубоко ошибался, когда ждал от жизни в высокогорье, вдали от людей и цивилизации, простых и понятных истин.

– Мы слушаем вас, господин Ворохтин, – произнес инспектор.

– Когда я поднялся в третий лагерь, то сразу понял, что там случилось что-то из ряда вон выходящее, – сказал я, прислушиваясь к шагам Креспи за своей спиной. Он ходил между импровизированных столов. Волосы на моем затылке шевелились от движения воздуха, и это раздражало не меньше, чем сосредоточенное внимание Татьяны, сидящей рядом с инспектором.

– Что значит из ряда вон выходящее? – уточнил инспектор.

– Во-первых, крыша палатки была порвана, как если бы ее распороли ножом. Ни лавина, ни осколки ледяных линз этого сделать не могли бы.

Взгляд инспектора ушел выше моей головы. Он вопросительно посмотрел на Креспи, словно хотел получить подтверждение моим словам. Я не видел, какое выражение изобразил на своем лице американец.

– Если это могли сделать только люди, то зачем? – спросил меня инспектор.

– Чтобы палаткой больше никто не смог воспользоваться, – сказал я. – Чтобы альпинист, который поднимется в третий лагерь, был обречен на холодную и голодную ночевку, что с большой долей вероятности означает летальный исход. Иначе говоря, это было сделано для того, чтобы то, о чем я вам собираюсь рассказать, никому не стало известно.

За моей спиной раздался короткий шипящий звук, словно Креспи высморкался.

– Я обыскал весь лагерь, но под стеной нашел только ботинок Родиона и обрезок страховочной веревки. Кислород, продукты, одежда, медикаменты – все исчезло.

– Как же Родион мог идти по снегу без ботинка? – удивленно спросил инспектор.

– Никак. Он и не шел. Он падал.

– Куда?

– В пропасть.

– Зачем?

Я вздохнул и вытер пот со лба. Даже Креспи, который был бесспорным союзником инспектора, начал терять терпение.

– Господин Ворохтин утверждает, что Родиона умышленно скинул в пропасть его напарник Столешко, – пояснил он инспектору.

– Зачем?

Этот вопрос, в точности повторивший предыдущий, тем не менее пришелся к месту. Для меня он был чем-то вроде «Гюльчатай, покажи личико!».

– Сейчас объясню. Это фотография Столешко, – сказал я, протягивая инспектору полароидный снимок, сделанный мной в гостинице. Дождавшись, когда инспектор как следует рассмотрит лицо Столешко на фоне хмельной компании, я протянул еще один снимок. – А это Родион. На заднем фоне Капитолий. Но, в общем, не в нем дело… Вы ничего не замечаете?

Креспи стоял за моей спиной, изогнувшись плакучей ивой и стараясь рассмотреть снимки.

– А что я должен заметить?

Теперь и Татьяна повернулась к инспектору, пытаясь рассмотреть изображения на снимках. Я заинтриговал всех.

– Они очень похожи! – объявил я. – Столешко и Родион похожи как две капли воды. Рост, телосложение, форма черепа…

– Позвольте? – не выдержал соблазна Креспи и протянул руку, но инспектор не спешил отдать ему снимки.

– М-да, – согласился он. – В некоторой степени похожи. Только у Столешко волосы короткие и рыжие, а Родион шатен… И все-таки я не пойму, почему вы решили, что Родион сбросил Столешко…

– Наоборот! – остановил я его. – Столешко сбросил Родиона.

– По-моему, это обычный несчастный случай, – сказал инспектор, закидывая ногу на ногу. – В Гималаях, господин Ворохтин, это, к сожалению, перестало кого-либо удивлять. В позапрошлом году погибло семнадцать человек, в прошлом – двадцать три…

– Вы читали эту заметку? – снова перебил я инспектора и кивнул на газету, которая лежала под его локтем.

– Какую? Эту? – уточнил инспектор, опуская взгляд. – «Сумасшедший русский Родион Орлов, сын известного и весьма состоятельного…» Да, читал. Ну и что?

Поморщившись, я провел рукой по пульсирующему лбу, словно утерся.

– Прекрасно! Тогда взгляните на это!

Я показал непальцу дискету, которую нашел в красной палатке, вставил ее в «ноутбук» и повернул компьютер так, чтобы его экран был хорошо виден инспектору и Креспи. Они смотрели, как экран рисует сетку и выводит список файлов.

– Знаете ли вы, господин инспектор, для какой программы предназначены эти файлы? – спросил я.

– Нет, не знаю, – признался инспектор.

– Для программы «Building of a face», по которой, как прическу в парикмахерской, можно модернизировать лицо человека, то есть изменить форму носа, ушей, губ, разрез глаз.

Инспектор откинулся на спинку стула, словно от экрана «ноутбука» тянуло нестерпимым жаром, и переглянулся с Креспи. Тот, склонившись перед компьютером, коснулся клавиши. Файлы начали распускаться, как бутоны роз, превращаясь в трехмерные портреты Столешко и Родиона.

– Пока ничего особенного я здесь не вижу, – произнес он, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

– Я тоже, – быстро поддержал его инспектор.

Я пустил в дело последний козырь.

– Это дневник Столешко, который я нашел в палатке, – сказал я, кладя перед инспектором тетрадь. – А в нем оказался очень любопытный документ… Раскройте, пожалуйста.

Инспектор откинул обложку тетради. Хорошо, что он не умел читать по-русски, и мелкие карандашные записи о недавнем восхождении на Канченджангу не привлекли его внимания. Он перелистывал страницы с той нетерпеливостью, с какой ребенок ищет во взрослой книге картинки.

– Ну? – говорил он. – Что вы хотите мне показать?

У меня не было необходимости вмешиваться. Инспектор сам нашел лист бумаги, вложенный между страницами дневника.

– «Медицинский центр репродукции человека, – читал он английский текст. – Таиланд, Бангкок. Предмет обсуждения (нужное подчеркнуть): изменение пола, косметическая хирургия (бородавки, папиломы, родимые пятна и т. д.), изменение цвета кожи, липоксация, устранение врожденных уродств, коррекция фигуры, изменение формы носа, ушных раковин…» Что это?!

Я взял из рук изумленного инспектора лист и повернулся к руководителю.

– Креспи, вас ничего не настораживает?

Американец молча взял документ и устремил взгляд в его середину. Татьяна тихо рассмеялась. От этого смеха облегченно вздохнул инспектор, и даже мне стало легче. Татьяна взглянула на меня. Губы ее дрожали.

– Когда у человека нет своего объяснения, он занудно перечисляет факты и все время понукает слушателей: «Ну, поняли наконец? Поняли?»