Сергей Майдуков - Охота за общаком

Дополнительным очком в пользу Георга было то, что он действовал в одиночку, не рискуя быть выданным сообщниками из корысти или по оплошности.

Тенгиз тем временем кис где-то на дне моря или колыхался на волнах, раздуваясь на солнце. Сосо же остался в подвале рядышком с Резо, где они должны были как следует обуглиться и принять одинаковые позы боксеров, как отметят когда-нибудь в протоколе. Георга это не волновало, он никогда не раскаивался в совершенных убийствах. Это всегда было легко, кого бы ни приходилось отправлять на тот свет: корешей, баб, земляков…

На контакт с Шихтиным он пошел в середине лета, когда удостоверился, что никто в городе его не ищет. Подсел к старику в кафе, где тот имел обыкновение объедаться эклерами во время обеденных перерывов. Поговорил с ним немного, объяснив, чего хочет и что получит собеседник. Потом встал и удалился, оставив на столе конверт с образцами.

Они созванивались несколько раз и встречались еще дважды. Третья встреча состоялась уже не с Шихтиным, а с урками, устроившими засаду. И очутился Георг на заднем сиденье черной «вольво», и понял Георг, что эта ночная поездка будет для него чем-то вроде последнего путешествия в катафалке.

Воры своих кликух не скрывали, общались друг с другом запросто, как будто постороннего рядом с ними не было. Это говорило об одном: Георг будет допрошен и убит. И он решил, что не будет говорить. Если все равно подыхать, то с музыкой. Воры завладели четвертой частью своего общака, но им придется довольствоваться только этим. Потому что Георг не укажет им на Митю и Руслана. Не из-за каких-то там моральных соображений, а просто назло. Они его по-любому убьют. Так лучше уж потерпеть немного боль и уйти с сознанием победы.

Когда воры стащили с себя черные футболки и обмотали ими лица, Георг насторожился. В таком виде они походили на религиозных фанатиков и сделались очень похожими: худые, жилистые, в наколках. Но именно татуировки помогали Георгу различать своих похитителей. Тот, что с паутиной через плечо, был Удавом. Обладателя черной кошки на груди звали Шалманом. Водитель с драконом на спине отзывался на кличку Рамзес.

Причина, вынудившая их обмотать лица, выяснилась, когда Георга выволокли из «вольво». Глотнув здешнего смрада, он весь задергался, пытаясь подавить позывы к рвоте.

— Привыкай, — сказали ему. — Скоро такой же падалью станешь.

— Где… где мы?

— Скотобойня, — пояснил Шалман. — Заброшенная. Благодаря лунному сиянию все было видно совершенно отчетливо. Площадка, на которой они находились, примыкала к приземистому зданию, сложенному из серых бетонных блоков. Стекол не осталось ни в одном из черных проемов. У входа высились нагромождения полуразобранных агрегатов, назначение которых оставалось для Георга загадкой. Может быть, они применялись для обдирания туш, а может, их использовали при дроблении костей.

И то и другое не вызывало ничего, кроме ужаса. Когда его завели внутрь, Георг отметил, что от холодильных камер остались только воспоминания в виде отсеков, разделенных кирпичными стенами. Под потолком тянулись стальные балки с приваренными к ним крюками. Бандиты посветили на них своими мобильниками и засмеялись.

Георг продолжал озираться. Глаза привыкли к полумраку почти сразу, а вот ноздри упорно не желали мириться с невыносимой вонью. Пришлось дышать через раз, да и то ртом, поэтому голос Георга был гнусав, как у человека, подхватившего сильнейший насморк, когда он спросил:

— И что же вас так тянет на вонючее?

Это была не отвага. Это был резон. Если разозлить урок — они зарежут и мучиться не придется.

— Слышь? — буркнул Рамзес. — Пасть закрой, козляра! Не то шушундрам скормим. Живьем, понял?

Крысам и в самом деле было тут раздолье. Отовсюду доносился шорох и характерный писк. Порой Георгу казалось, что в темных углах посверкивают маленькие хищные глазки. Наверняка когда-то тут обитали целые крысиные полчища, пожирающие горы мясных отходов. «Их, наверное, и сейчас тут уйма, — подумал Георг. — Неужто сегодня им достанусь я?»

Мысль вызвала такую острую тоску, отвращение и ужас, что захотелось рыдать, выть и биться в конвульсиях. Не может, не может этого быть!!! Не станет Георг, такой большой, такой сильный и умный, пищей для крыс.

Бандиты подошли к нему, подняли под руки и вывели на середину помещения.

— Я вам все равно ничего не скажу, — выдавил он из себя.

— Так тебя ни о чем и не спрашивают, — успокоили его. — Вопросы будут позже… Поднимай его, братва!

— Что вы делаете? — заволновался Георг. — Зачем? Объяснять ему не стали. Он и сам скоро все понял.

Когда не мог уже не то что сопротивляться, но и просто шевелиться, потому что каждое движение вызывало невыносимую боль в теле, подвешенном за ребро на крюк, подобно мясной туше. По ногам его текло и струилось горячее, но едва ли Георг это осознавал. Его рубаха и брюки пропитались кровью. При каждом вдохе крюк впивался в него с новой силой.

— Снимите меня, — проскулил он.

— Неохота возиться, — сказали бандиты. — Снимай, потом опять вешай. Ты же не хочешь говорить.

— Я хо… — прохрипел Георг. — Я чу… Х-х…

— Ну что, братва? Поверим?

— Может, качнуть его? — предложил Удав. — Чтобы не спрыгнул с темы.

— Не надо, — попросил Георг. — Я ск-ж-ж-ж…

— Он скажет, — перевел Шалман.

— Кто бы сомневался, — засмеялся Рамзес. Споро и привычно они сняли пленника с крюка и уложили на землю. На его губах пузырилась розовая пена, воздух, циркулирующий в разорванном легком, издавал неприятное сипение. Но болевой шок прошел, и мысли не путались. Наоборот, они были чрезвычайно четкими и ясными.

— Мы тебя слушаем, — со всем вниманием подошел Рамзес. И не отказал себе в удовольствии пару раз прыгнуть на распростертом теле. При каждом толчке из открытого рта Георга вылетали кровавые брызги.

— Не надо, — остановил товарища Шалман.

— Я его просто расшевелить хочу.

— Если что, зажигалки хватит.

— Или фонаря, — подсказал Удав, склонившись над пленником. — Ну, колись, где остальное? Как на общак вышел? С кем в доле?

Георг стал рассказывать, замирая, когда боль вгрызалась в его нутро. Пена больше не пузырилась на губах, осев розовыми хлопьями вокруг, но во рту начала скапливаться густая кровь, заливающаяся в глотку и мешающая говорить. Жизнь уходила из Георга, как воздух из проколотого шарика. Мучиться ему оставалось недолго, и это было единственное, что приносило ему хоть какое-то облегчение.

Когда он умолк, Шалман взглянул на часы в мобильнике и спросил:

— Где сейчас могут быть эти фраера? Вряд ли они у себя на хате сидят.

— Не знаю, — промямлил Георг.

Рамзес поднес к его уху дешевую китайскую зажигалку.