Сергей Самаров - Тот самый калибр

— Следак, значит… Кстати, кто-то мне что-то говорил про гнилого следака. Вспомню, сообщу. Удачи тебе, сыщик…

Я пожал Наилю руку, увидел, как к двум ментовским машинам присоединилась «Газель», надпись на борту которой я не мог прочитать из-за темноты, но не сомневался, что это машина следственного управления. Я не знал Пашунина в лицо, но он мог меня знать. Лучше было уйти раньше, чтобы не оставить около подъезда несколько ментовских трупов.

Уходил я тем же путем, которым пришел, — вокруг своего дома, через кусты вдоль забора детского садика. Уходил невидимым и на ходу обдумывал ситуацию. Уже около торца девятиэтажного дома я остановился и позвонил капитану Сане.

Она ответила сразу, словно трубку в руке держала.

— Привет. Ты где?

— Недалеко от тебя.

— И, конечно, в курсе того, что произошло?

— Если ты про убийство Касана, то я почти в курсе. Правда, близко не подходил и ни с кем из вашей братии не разговаривал…

— И хорошо. Иначе тебя сразу задержали бы. Убийство у дверей твоей квартиры.

— Глупо пытаться так меня подставлять. Не слишком, по крайней мере, умно. Любой сержант из дежурной машины сообразит, что я сумел бы убить так, чтобы следов не оставить. Или в квартире, или где-то в стороне от квартиры.

— Зачем Касан вернулся? Он же уехал вместе с изуродованными тобой бойцами областного СОБРа…

— Ты меня спрашиваешь?

— Риторический, считаешь, вопрос?

— Конечно. Но я могу тебе ответ дать, если ты мне сумеешь объяснить, почему Касана не отправили снова в камеру СИЗО.

— Это я объясню. Оказывается, дело было прекращено еще утром. И отпустить его должны были утром. Это Котов выяснил. И мне сообщил. Я так предполагаю, что подполковник Пашунин пообещал Касану свободу за услуги по вскрытию твоих дверей… Просто обманул.

— Да. Так и было. Я же уже говорил тебе. Ты, наверное, пропустила мимо ушей…

— И сказал ему, что слово сдержит. Но зачем-то еще раз послал в квартиру. Теперь за тобой очередь. Объясни мне — зачем? Что там у тебя есть ценного для Пашунина? А что Касан пошел не по собственному желанию, я могу предположить.

— За топором…

— То есть?

— У меня среди инструмента есть небольшой плотницкий топор. Скорее, даже топорик, типа туристического. Купил, когда ремонт делал. Для полного набора инструментов. Хотя работать им так практически и не пришлось. Помню, только старый плинтус однажды им отрывал, а больше и в руки не брал. Без дела инструмент пролежал.

— А зачем Пашунину твой топор?

— Чтобы убить сначала Касана, который мог дать против него показания, а потом и ту женщину, что якобы видела меня во дворе, где произошло убийство, с топором. Подозрение падает на меня автоматически. Я знал о ее показаниях. Если хочешь женщину спасти, узнай срочно, куда она поехала…

— К сыну, в поселок Плановый, — резко оживилась капитан Саня, понимая, что требуются срочные действия. В такие моменты она всегда резко оживляется, это я уже знал по опыту.

— Это я помню. Мне нужен точный адрес. Я постараюсь не только предотвратить убийство, но и задержать преступника. У меня это пока единственная возможность оправдаться. Теперь все зависит от тебя. Если я женщину не спасу, меня могут обвинить еще и в ее убийстве. Сможешь адрес найти?

— Я поняла. Сразу приступаю. Как найду, позвоню. Меня не возьмешь с собой?

— Нет. Преступник, возможно, будет отстреливаться. Я думаю, у него есть табельное оружие.

— Тем более. Одному это опасно.

— Я не один поеду. Меня поддержит спецназ ГРУ. Мы — люди обстрелянные и вооруженные.

— Это другое дело. Обещаешь, что не один будешь?

— Обещаю.

— Кстати… Ты что-то говорил про набор отмычек?

— Да. Отмычки у Касана Наиль видел, сосед мой. Они знакомы. Потом я спросил самого Касана, сможет ли он наручники отмычками открыть. Засмеялся. А что?

— Набора отмычек на месте убийства не было. Похоже, их унес убийца.

— Откуда у тебя данные, если ты на месте не была?

— Я только что с дежурным разговаривала. Помню, ты про спеца по замкам говорил. Потому и спросила. Видимо, отмычки для чего-то другого могут понадобиться.

— Чтобы снова ко мне прийти? Не решится, думаю. Если только не ко мне…

— Разберемся. Все. Ищу адрес…

Капитан Радимова отключилась от разговора, а я двинулся к подполковнику Скоморохову.

Он стоял на балконе, облокотившись на перила, и ждал моего возвращения. Увидев, сразу вышел, чтобы дверь открыть.

— Что-то не так пошло?

Об этом догадаться было несложно. Я взял у него пластиковый пакет, чтобы топор принести. Вернулся с пустыми руками.

— Пошло гораздо серьезнее, чем мы думали.

Я разулся, прошел в комнату и сел в привычное кресло у журнального столика. Виктор Федорович занял свое обычное место.

— Докладывай!

Одно это слово и тон, которым оно было произнесено, уже напомнило мне об армейских годах и о том, что общаюсь я с бывшим комбатом. Правда, он в бытность свою не моим батальоном командовал и вообще служил в другой бригаде, тем не менее его служба была близка моей по внутреннему духу и содержанию. И потому мы с подполковником хорошо друг друга понимали. И даже ощущали, если быть точнее, как, бывает, ощущаешь, даже не зная его по имени, фамилии и званию, командира, чье подразделение ведет бой рядом с тобой. Ты знаешь, для чего он предпринимает то или иное действие, и стараешься поддержать его. И получаешь точно такое же понимание взамен. Без этого не может быть успеха на войне.

Но, находясь в казармах или даже в районе активных боевых действий, думаю, ни я, ни подполковник Скоморохов и предположить не могли, что наша война распространяется и на мирное время, от войны далекое. Только здесь она протекает не так, здесь она имеет свои правила и особенности, а противник называется, в зависимости от ситуации, криминалом или просто коррупцией, и никто в гражданском обществе не может пройти мимо этих явлений, с которыми, по большому счету, каждый должен бороться и воевать, иначе их не победить. Но действия здесь, на этом боевом участке, более изощренные и непредсказуемые, чем на настоящей открытой войне.

Слово Виктора Федоровича само по себе было емким и требовательным, возвращающим меня во времена, когда я старался говорить предельно коротко и конкретно, как того требовала обстановка. И сейчас я начал докладывать точно так же, по-армейски. И Скоморохова это устраивало, наверное, больше, чем чтение пространного протокола осмотра места происшествия. Мне в последние месяцы довелось много таких протоколов прочитать, и я удивлялся — сколько литературных талантов в ментовке пропадает.

Мне как-то рассказывал знакомый переводчик с арабского языка, что такое хваленая восточная поэзия. Там, где русский человек скажет, к примеру, «стол», арабы скажут «нечто на четырех ногах». Точно в таком стиле писались и полицейские протоколы. Порой в многословии даже смысл терялся. Мы же с отставным подполковником были приверженцами кратких изложений и экономии слов в докладах. Главное, чтобы все было понятно. Виктор Федорович все понял правильно. И сказал только: