Александр Тамоников - По следу кровавого доктора

Мужчина ковылял дальше, опустив голову. Как он выжил с сорок первого? Разве такое реально? Впрочем, в этом безумии, растянувшемся почти на четыре года, было возможно все.

— Товарищ старший лейтенант, ведите людей к администрации! — прокричал капитан. — Там решим, где их временно разместить. Скоро особисты подтянутся. Распорядитесь, чтобы теплые вещи доставили, кухню. Но кормить немного! А то объедятся и кони двинут!

Сотрудники НКВД прибыли без опоздания. Два грузовика, набитых солдатами отдельного батальона охраны тыла действующей армии, и пара штабных машин с офицерами. Они брали под охрану ворота, ключевые перекрестки, в очередной раз прочесывали лагерь.

Солдаты майора Пляскина чуть не бегом покидали территорию, пахнущую смертью, строились за воротами.

Прибывали похоронные команды, офицеры второго отдела контрразведки, набившие руку по работе среди военнопленных и узников концлагерей. Через пару часов приступил к работе фильтрационный пункт. Отогревшихся, накормленных узников снова выводили на улицу, строили в очередь перед крыльцом администрации.

Это чистилище неторопливо, скрупулезно работало в просторном фойе, охраняемом автоматчиками. Офицерам помогали переводчики. Данные узников тщательно фиксировались, проводился визуальный осмотр. Людей сортировали по национальному, половому признаку, всех военнопленных отправляли в отдельный барак. Разборка с ними начнется позднее и окажется куда более тщательной.

Подозрение у сотрудника особого отдела вызвал сухощавый тип с мучнистым лицом. Он сутулился, носил рваный пиджак не по размеру, обвисшие засаленные штаны. Глаза его слезились, руки тряслись, он периодически разражался пугающим кашлем, прерывающим бессвязную польскую речь. Но у человека, работавшего с ним, глаз был наметан. Этот пан Голушка, бывший бухгалтер из Лодзи, брился два дня назад! Как ухитрился-то? Да и волновался он, хотя усиленно это скрывал.

— Кто-нибудь знает этого доброго человека? — поинтересовался офицер у недавних узников, дожидавшихся своей очереди.

Они равнодушно пожимали плечами. Разве всех упомнишь?

— Лагерный номер покажите, если вам не трудно, — вежливо попросил офицер.

Все узники Аушвальда носили номера, вытатуированные на внутренней стороне правой руки, у сгиба локтя.

Пан Голушка побледнел.

Не все эсэсовцы успели бежать при приближении советских войск. Не всех расстреляли красноармейцы у здания администрации. Нашлись и те, которые спрятались.

Номер на руке этого субъекта отсутствовал. Хищный затравленный взгляд, пружинистая стойка.

Их было трое в этой очереди. Они рассредоточились, надеялись, что повезет, а теперь бросились на автоматчиков, стали вырывать у них оружие.

Драка была недолгой. Одного солдаты мигом нашпиговали свинцом. Он долго корчился на полу, не желал подыхать. Другому проломили череп прикладом.

Бухгалтер изрыгал проклятия, вырывался, с ненавистью таращился на своих идейных врагов. Он сумел-таки врезать по животу красноармейцу.

— Ну, падла, подожди! — прорычал тот.

— Не убивать! — спохватился офицер.

Солдаты повалили этого фрукта на пол, скрутили руки, подняли, крепко дали под зад и увели. Их товарищи вынесли из здания трупы. Фильтрационный пункт продолжал свою работу.

Открытый «ГАЗ-67», явно не раз побывавший в крутых передрягах, въехал на территорию лагеря в середине дня. В нем сидели майор и три старших лейтенанта. Командир группы, сидевший рядом с вихрастым водителем, показал часовому удостоверение. В нем значилось, что предъявитель сего майор Никольский Павел Викторович является сотрудником третьего отдела контрразведки СМЕРШ 1-го Украинского фронта.

Солдат явно прибыл на войну из сельской глубинки. Он долго вчитывался в содержимое документа, смотрел то на фото, то на лицо человека, сидевшего в машине.

— Что-то не так, боец? — строго спросил майор. — У вас в НКВД все такие долгоиграющие?

— Прошу прощения, товарищ майор. — Часовой вернул документы. — Дело в том, что здесь уже работает контрразведка.

— Это другая контрразведка, — заявил Никольский. — Я должен объяснить вам, товарищ солдат, чем третий отдел отличается от второго?

— Парень слегка ушибленный. Такое бывает, — пробормотал вихрастый старший лейтенант, сидящий за рулем.

— Все в порядке, проезжайте, — заявил боец, возвращая документ. — Вы же сюда по делу, товарищ майор?

— На отдых, — ответил Никольский, пряча удостоверение в нагрудный карман. — Я слышал, тут прекрасный курорт с минеральными источниками.

— Вогнали вы служивого в краску, Павел Викторович, — рассуждал старший лейтенант Виталий Еремеев, проезжая шлагбаум. — А он, между прочим, все правильно делает. Бдительность прежде всего!

— Мог бы и у нас документы проверить, — проворчал с заднего сиденья худощавый бледноватый офицер с постным лицом. — Раз бдительный такой.

— Только не это! Так мы до вечера тут проковыряемся, — буркнул коренастый парень с широким, обманчиво добродушным лицом. — А ночевать в этом славном местечке очень не хочется.

— Боюсь, придется, товарищи офицеры, — сказал Никольский. — Не думаю, что в ближайшем населенном пункте нам подготовили гостиницу с баней. А здесь нас вряд ли поджидает что-то непривычное.

Впрочем, майору вскоре пришлось забрать свои слова обратно. Ни с чем подобным офицеры СМЕРШа еще не сталкивались.

«Газик» медленно двигался по концлагерю. Людей в округе было мало. Лишь у отдельных бараков возились фигуры в противогазах, выносили тела.

Несколько раз старший лейтенант Еремеев по приказу Никольского делал остановки. Офицеры заходили в бараки, оглядывали их. Осмотр оврага, ставшего братской могилой, не затянулся.

Офицеры торопливо возвратились к машине, ехали мимо крематориев, газовых печей, каких-то весьма подозрительных ям. Потом они опять наведывались в бараки, беседовали с офицерами и бойцами караульной роты НКВД.

— Волосы дыбом, — признался Борис Булыгин, затравленно косясь по сторонам. — Вот каюсь, товарищ майор, ни в бога, ни в черта не верю, а как заехали на этот минеральный курорт, так не могу избавиться от желания перекреститься.

— Там волосы в бараке, — проговорил Еремеев и судорожно сглотнул. — Самые натуральные, человеческие, товарищ майор. Стригли людей и ничего не выбрасывали. Там их тонны. Зачем я поел? — сокрушался молодой офицер. — Такая знатная каша была, с мясом. А теперь оно обратно лезет, не могу остановить.

— Так не откажи себе в маленьком удовольствии, — проворчал Павел. — Два пальца в рот, и сразу полегчает. Ты, Борис, тоже не стесняйся, крестись, сегодня можно.

— Выпить бы сейчас, — мечтательно пробормотал Кобзарь. — Тоже не грех, верно, командир? Славное местечко. — Он шумно выдохнул. — Сколько же народа фашисты загубили? И, спрашивается, зачем? Мои мозги не понимают, в чем великий смысл всего этого.