Сергей Самаров - Конвейер смерти

Гога взял коробочку кожуха в руку, повертел между пальцами.

– Однозначно – самопал. Но сделано аккуратно, сразу не увидишь. Только зачем такие ювелирные старания?

– Я себе этот же вопрос задал… Ты, кстати, порошок проверил?

– Отдал на проверку.

– Можешь забрать. Пока еще он, я думаю, настоящий.

– Что значит – «пока еще»?

– Ты спросил, для чего сделан крупный кожух на замки. Я тебе отвечу. Чтобы ты привык к такому внешнему виду. В первый раз ты можешь проверить. Можешь и во второй раз проверить. А вот в третий уже взорвешься. Вот тогда порошок будет поддельный. Простой мел с синькой, и все…

– Ты хочешь сказать…

– Да. Именно это я хочу сказать. Просто так, ради удовольствия, подобная кропотливая работа никогда не делается. Эти замки поставлены, чтобы приучить тебя к их внешнему виду. Чтобы в час «Х», когда заряд «состава С» [5]будет заложен, ты ничего не заметил, не заподозрил. Закроешь чемоданчик на замки, а когда станешь открывать, прозвучит взрыв, и не будет ни тебя, ни твоих помощников, ни дома. Часть дома, по крайней мере, разнесет – это точно. Я, честно говоря, надеюсь, что к моменту взрыва меня здесь не будет. У меня в душе, сколько я к себе ни прислушиваюсь, не ощущается громадного желания работать у тебя на постоянной основе. Помочь в чем-то могу, разовые услуги, так сказать, но не более. Я слишком свободная личность. И свою свободу отдам только в руки своей стране, когда туда вернусь.

– Ты уверен, что тебя там примут с распростертыми объятиями? – Гога, видимо, давно был готов к серьезному разговору.

– Думаю, что в человеке с моим опытом и навыками там остро нуждаются.

– Извини уж, Хохол, я наводил справки насчет тебя. Дома тебя дожидаются наручники и камера в киевском СИЗО, в худшем же случае даже в подвале на Владимирской, тридцать три [6]. А как допрашивают в СБУ, я тебе объяснять не буду. Они умеют любые признательные показания выбивать.

Это могло быть проверкой, но я такую проверку, если это действительно была она, с достоинством выдержал благодаря разработкам оперативного управления ГРУ: они даже подобный вопрос предвидели и снабдили меня необходимой информацией.

– Ты отстал, Гога, от современной жизни. Страшная следственная тюрьма КГБ во внутреннем дворике СБУ давно уже снесена, а на ее месте построено здание хозяйственного управления. Там же расположен и их спортзал. А следственный изолятор СБУ теперь располагается в Аскольдовом переулке на Печерске. Но я не имею к СБУ никакого отношения. Я служил в военной разведке. У нас там свои порядки и собственные камеры в подвале. А что в них делается, не знаем даже мы, сотрудники военной разведки, настоящие и прошлые… Знали только те, кто в эти камеры попадал.

– Да, Хохол, может, и так, – вяло согласился Гога. – Я имею возможность собрать данные только через криминалитет, а там все ваши новшества распространяются не сразу.

Он не собирал никаких данных, понял я, потому что хорошо знал – криминалитет в Украине прочно вошел во все эшелоны власти и в состоянии знать самые последние новости и нововведения. Тем более если они касаются мест заключения, потому что каждый из этих деятелей понимает, что через какое-то время все обязательно изменится и с местами заключения под стражу им придется познакомиться гораздо ближе.

Я посмотрел на часы и заметил, глядя на Гогу:

– Полтора часа прошло, как ты Гаруна отправил. Не пора ему вернуться? Не думаю, что он в дальние районы поехал. С этой стороны Москвы своих магазинов куча. И выбор такой же, и цены – не как в центре…

– Я тоже так думаю. Как вернется, обязательно покажется. Гарун – человек обязательный.

Гарун вернулся через двадцать минут. Привез, что ему заказывали. Но из всего заказанного меня полностью устроило только дегтярное мыло. Ну, может быть, еще галстук, имеющий легкую крапинку, что я, вообще-то, не люблю. А костюм сидел на мне, как мешок. Брюки я даже мерить не стал, только приложил к себе и отбросил в сторону, поскольку штанины заканчивались чуть ниже колен. Более-менее меня устраивала по цвету сорочка, хотя и была великовата. Пиджак вообще не имел никакой формы, хотя под его бортами можно было спрятать не просто подмышечную кобуру с пистолетом, но даже гранатомет вместе с оптическим прицелом.

– Что заказывал… – сказал Гарун и бросил взгляд на Гогу.

Я без труда понял хитрость хозяина дома. Гога очень хотел узнать, где я обосновался. Он, без сомнения, дал Гаруну указания, которым тот и следовал – купить мне то, в чем я не пожелаю показываться на людях. Тогда тот же Гарун отвез бы меня до подъезда. А там уже с помощью знакомых ментов вполне можно было вычислить, где я обосновался. Тем более Гога знает, как зовут хозяйку квартиры. Я не думаю, что в подъезде на каждом этаже имеется своя Тамара. И есть даже предположение, что у Тамары должна быть украинская фамилия, хотя даже я ее фамилии не знаю. По крайней мере, место рождения – Украина. Это помогло бы вычислить номер квартиры и, возможно, наведаться туда, когда меня не будет на месте.

Гога в своих расчетах не учел одного – в его машине осталась моя куртка, на которой замок-«молния» застегивался при необходимости почти до самого подбородка, точнее, до воротничка-стойки. Я мог остаться в своем пиджаке, сменив только галстук, застегнуть куртку, и тогда не будет видно, что у меня разрезаны пиджак и сорочка. Стальная прострочка бронежилета почему-то не привлекла ничьего внимания. Но бронежилетом я займусь дома, просто скреплю ткань скотчем по разрезу, и можно будет вступать в новый поединок со следующим на очереди ножевиком. Я взялся перед большим зеркалом завязывать узел на новом галстуке, но в этот раз узел никак не желал получаться ровным. Простояв перед зеркалом минут двадцать, я махнул рукой и засунул галстук в карман. Пистолет из поясной кобуры перевел за спину под брючный ремень и вышел во двор.

– Ты куда? – поинтересовался Гога строгим тоном, словно я был арестован и приговорен к сидению в его кабинете.

– Воздуха глотнуть… – не оборачиваясь, ответил я, намеренно демонстрируя свою независимость.

«Мазерати Леванте» по-прежнему стоял перед крыльцом, водитель, облокотившись, на капот, разговаривал с Шапи. При моем появлении оба замолчали, из чего нетрудно было сделать вывод, что говорили обо мне. Хорошо или плохо говорили – это в принципе не имело для меня значения. Для меня относительно важными были только отношения с Гогой, а все остальные здесь были только его, грубо говоря, придатками, на него работающими. Я всячески показывал, что таким придатком быть не желаю. Но чем явственнее я это демонстрировал, тем сильнее, как я видел, Гога желал заполучить меня в помощники.