Сергей Зверев - Могила для бандеровца

В Глодяны Ивлиев не поехал. Он сошел на предыдущей станции и вместе с возчиками, ехавшими порожняком со станции, на телеге добрался до хозяйства. По дороге он угощал мужиков дорогими папиросами, которые те вежливо курили, но потом доставали свой крепкий самосад и крутили цигарки или набивали трубки. Мужики оказались разговорчивыми, потому что, наверное, не видели вреда в этом веселом общительном молодом человеке. Рассказали про годы оккупации, как жилось и голодалось, рассказали и про нынешнее житье-бытье. Земля родит, чего ей. И бабы рожать стали. Тоже признак хороший.

Сколько Ивлиев ни бился, как ни изворачивался, но повернуть разговор к теме националистических банд в районе ему так и не удалось. Мужики даже не рассказывали о партизанах и отрядах УПА при немцах. Самое главное, что ему удалось понять, так это то, что жизнь в районе относительно спокойная. И власть не давит, и националисты не бесчинствуют. Иначе бы сидели они сейчас на возах угрюмые и боялись лишнее слово сказать.

Прежде чем идти в правление хозяйства, куда должен был приехать Пронько, Ивлиев осмотрелся в селе. Сильная сельскохозяйственная кооперация, скота много. Дома крепкие, палисады с цветниками, своя МТС и водонапорная башня. Не колодцы и бабы с коромыслами. Подумав, Ивлиев пошел не в правление, а подсел на лавку сначала к сторожу МТС, потом поболтал с девушкой в окне правления, которая занималась какими-то формулярами, подшивала какие-то бумаги в коричневые папки, и с бабами, ожидающими машину, чтобы ехать в поле.

В результате, не показав своего интереса к вопросу и не «засветившись» перед местным начальством, он установил то, чего не было в милицейском ответе на запрос. Например, что раз или два раза в год с химзавода приезжала машина, которая привозила экспериментальные образцы удобрений. То ли удобрения для весеннего внесения, то ли для летнего. А может, и для обработки озимых. Привозили их для пробы, а на следующий год вносили поправки в технологию или в химический состав. И то, что машина не пришла, мало кого сильно волновало. Не приехали сейчас, приедут попозже. С текущей сельхозработой это никак не было связано, а о возможности несчастного случая никто даже не подозревал. Проще говоря, никому и дела здесь не было, что машина не пришла. Ну, может, кроме директора и главного агронома.

Нет, не тут причина, не отсюда надо начинать. Это для Ивлиева было совершенно очевидно, и он направился в село Лановцы, находившееся в двадцати километрах от райцентра. По информации, негласно полученной Горюновым в кадрах химзавода, у водителя Пронько в этом селе жил двоюродный брат по материнской линии. С него Ивлиев и решил начать. Поймав на пыльной дороге попутку и расплатившись с неразговорчивым водителем папиросами «Казбек», он за полчаса добрался до села.

Михайло Ковальчук жил в маленьком покосившемся домике на окраине села. С первого взгляда Василий угадал в открывшем ему дверь щуплом невысоком мужчине с тонкими губами и бегающими серыми глазами личность ничтожную, лживую и пакостную. Подозрения быстро подтвердились, когда он вошел в дом. Семьи у Михайлы не было, детей тоже. Родители умерли давно, еще до войны, а сам он перебивался случайными заработками в своем селе да в соседнем. Знал Ивлиев и другие интересные факты из жизни Ковальчука. Например, в 42-м году партизаны его чуть не расстреляли. Он уже стоял на снегу в одних кальсонах под дулами винтовок за то, что помогал гитлеровцам собирать продукты с односельчан. Спас жизнь Михайле его хорошо подвешенный язык и умение заморочить голову любому. Он сумел отбрехаться тем, что чуть ли не жизни спасал односельчанам, помогая немцам, что немцы бы пожгли село и постреляли всех, если бы им не дали продуктов. А так они уехали восвояси и никого не тронули. Сельчане отбили Ковальчука и не дали его расстреливать, пожалев убогого.

— Здорово, Миша! — уверенно бросил хозяину дома Ивлиев и, чуть толкнув его плечом, прошел без приглашения в дом.

— Э, ты кто таков? — поплелся за ним следом Ковальчук, почесывая свою бледную спину грязными ногтями.

— Разговор к тебе есть, Мишаня, — садясь на лавку у окна, ответил Василий. Обзор был хороший, и он видел часть улицы и весь двор до самой калитки. — Где Глеб?

— Какой Глеб? — завел привычную для него шарманку Ковальчук.

— Сядь, контуженый! — властно сказал Ивлиев. — Сядь и отвечай! Брательник твой Глеб приехал сюда и исчез вместе с машиной. И не ври мне, что вы с ним не виделись. Случая такого не было, чтобы, приезжая в Лановцы, он не наведывался и к тебе. Ты меня не интересуешь совсем. Помнишь, тебя партизаны чуть не шлепнули возле твоей же завалинки? Могу организовать тебе ту же процедуру, но в своем исполнении, и тоже по приказу моей совести и за страдания твоего народа. Поэтому не выводи меня из себя.

— Да кто ты такой? — нахмурившись, заговорил с унылыми интонациями Ковальчук. — Пришел, грозит! Ты милиционер, что ли?

— И близко не лежал! Никакого отношения ко всяким там милициям я не имею. Я человек, который хочет одной своей цели достичь. И для этого мне нужен твой брательник Глеб.

— Чего вспоминать-то? — угрюмо проворчал Ковальчук. — Меня, между прочим, народ спас, сельчане. Поверили они мне, правосудие на моей стороне.

— Ты не понял, Миша, — почти ласково проговорил Василий, но в его глазах блестели почти садистские искорки. — Совсем меня не понял. Кто-то поверил тебе тогда, а кто-то не верит и сейчас. И плевать мне на правосудие. И другим людям плевать, тем, кто рад был бы, если бы тебя тогда расстреляли. Хочешь жить спокойно? Или тебе припомнить еще другие отношения с фашистами, о которых сельчане не знают?

Ковальчук откровенно испугался, и Ивлиев понял, что интуитивно попал в «десятку». Наверняка были грехи у этого человека во времена оккупации. И он боялся, что о них рано или поздно узнают. Главное, не перестараться, а то он поймет, что это только блеф.

— Че ты, че ты!

— Колись, где Глеб? — Ивлиев рывком притянул к себе Ковальчука и зло посмотрел ему в глаза.

— Ну, не видел, давно не видел его, — испуганно залепетал тот, делая слабые попытки вырваться.

Ивлиев выпустил воротник рубахи Ковальчука, и тот чуть не упал. Нащупав дрожащей рукой за спиной лавку, Михайло уселся, вытер подолом рубахи вспотевший лоб и тихо заговорил:

— Глебу всегда спокойно не жилось, как в детстве в войну играл, так все не наиграется. Я сто раз говорил ему, чтобы утихомирился. Нашел спокойную работу, женился, завел детей и жил бы себе. Так нет! Все с этими стал якшаться, по вечерам на сборища ходил.

— С кем, с этими? — спокойно спросил Ивлиев.

— С националистами, с кем же еще! Хотел в повстанческую армию вступить, да я его только что кулаками не остановил. Ведь так замечательно устроился, и водитель он хороший, и в технике разбирается. Так что, если пропал Глеб, ищите его в том обществе.