Андрей Воронин - Пуля всегда права

— Чего-о? — изумленно воззрился на него прораб.

— Ну ты же знаешь, что в России две беды — дураки и дороги. Это еще предки говорили.

— Ну, знаю, — смачно откусывая половину помидора, кивнул Максудов. — А при чем тут…

— А при том. Дураками нас дороги делают.

Гена покачал головой и налил водку в пластиковые стаканчики.

— Васильич, мы ж не столько еще выпили, чтобы в философию кидаться. Ну да ладно, скажи что-нибудь умное. Ты ж у нас инженер…

— Не вые…ся, Гена. Дураками от тряски становятся.

Максудов несколько раз непонимающе моргнул, а потом заржал во всю мощь натренированной глотки.

— Ну ты, блин, даешь! Это что же, наши ухабы во всем виноваты?

— Само собой, — спокойно ответил Васнецов и глубокомысленно добавил: — Мы все пребываем в перманентном состоянии сотрясения мозгов. — Тут он, не выдержав, прыснул сам.

Посмеялись. Допили первую бутылку, откупорили вторую. Полюбовались закатом. Ветер стих, начало донимать комарье. Прораб спросил:

— Слушай, а чего это ты разговор про дураков затеял?

— Да вот, понимаешь, мысль одна появилась, когда я в кустах сидел. И я целый день думаю.

— Полезное занятие, — сочувственно кивнул Максудов. — И что ж за мысль такая навязчивая?

— Навязчивыми бывают идеи…

— Ну да, это у психов. А мы ж только дураки, судя по твоим раскладам. Кто больше нас по дорогам трясется?

— Так да… — И Васнецов в двух словах поведал прорабу о своем сегодняшнем «глюке». — Короче, Гена, или я сбрендил от неумеренного потребления, или это действительно что-то новое.

Максудов хмыкнул:

— Ну ладно, а скорость насколько снизится? А стоить эта фигня сколько будет? Как долго без замены пролежит? Об этом подумал?

— Об этом я потом буду думать, когда протрезвею, — парировал бригадир.

Васнецов думал долго. Консультировался со специалистами, строил графики, схемы, рассчитывал параметры… И наконец понял: это — золотая жила.

Найти компаньонов оказалось несложно. С Мишей Боровиковым, главным технологом подмосковного завода, на котором производили разного рода дорожные покрытия, Василий Васильевич был знаком давно. В кругах дорожников этот маленький худощавый мужичок носил кличку «Скажем так…». Два инженера встречались довольно часто, иногда выпивали, между ними даже возникло что-то вроде дружбы. Именно с ним первым и поделился Васнецов своей идеей. Директор и владелец контрольного пакета акций того же завода Станислав Садальский по прозвищу Дылда, будучи посвящен в разработку нового проекта, сперва скорчил гримасу, означавшую глубокий пессимизм, но, являясь дельным инженером, перепроверил расчеты и пришел к выводу: игра стоит свеч. Он же привлек к делу Григория Михайловича Кацнельсона, директора «Славянского кредита». Этот банк как раз и специализировался на инвестициях в новые перспективные проекты.

Авторское свидетельство на разработку получили довольно быстро. Зарегистрировали акционерное общество «Дорога ЛТД», учредителями которого выступили все трое инженеров. Кацнельсон подписал нужные бумаги, и дело пошло. Через два года фирма приобрела известность в России, через три — вышла на международный рынок, и теперь ее активы составляли весьма круглую сумму плюс три завода, занимающиеся выпуском нового дорожного покрытия.

— …Василий Васильевич, у меня все, — донесся до Васнецова голос коммерческого директора.

Васнецов встрепенулся. Он практически не слышал ничего, сказанного Садальским, хотя знал, о чем тот будет говорить. Речь шла о крупном контракте с одной польской фирмой, которая хотела получить лицензию на производство «турбогудрона» (под таким названием изобретение Васнецова было известно за границей). Сам Василий Васильевич, как обладатель патента, должен был получить львиную долю прибыли, его компаньонам светили суммы на порядок меньшие.

— Какие будут замечания? — спросил он. Выслушав несколько технических предложений и согласившись с ними, генеральный директор отпустил сотрудников и остался в одиночестве. Он не предполагал, что его спокойная жизнь отсчитывает последние часы.

В коридоре Садальский придержал Боровикова за локоть:

— Разговор есть, Миша. Тебе не кажется, что Васнецов слишком много гребет?

— Кажется, — шепотом ответил технолог. — Ну а что мы можем сделать?

— Нужно заставить его переоформить учредительский договор. Иначе он и дальше будет загребать миллионы, а мы — копейки.

То, что эти «копейки» исчислялись сотнями тысяч, Садальского не волновало. Он тоже очень любил икру.

По общему мнению, февраль в Москве — не самое приятное время для прогулок. Тем более мерзопакостный февральский вечер, когда разъезженные дороги плюются грязью из-под колес машин, пешеходы месят раскисший снег, а ярко освещенные витрины супермаркетов словно издеваются над теми, кто проходит мимо…

Впрочем, Оля Пошехонцева была с этим в корне не согласна. Ей исполнилось четырнадцать лет, а это именно тот возраст, достигнув которого перестают обращать внимание на общественное мнение. Она очень спешила, несмотря на снег, который пополам с дождем мелким бисером сыпался за воротник не по сезону легкой куртки.

Впереди, буквально в нескольких кварталах, если повернуть налево от шумного проспекта, во дворе старого, еще довоенной постройки, дома Олю должен был ждать Коля. Времена, когда на каждом заборе красовались надписи «Коля + Оля =…», давно прошли. Тем более что многозначительное «…» имело под собой вполне реальную почву. Коля Орлов, которому прошлой осенью стукнуло 16, в ночь после своего дня рождения, с великим шумом отмеченного на даче его родителей, один из всех умудрился остаться трезвым. Как оказалось, у него была определенная цель. И он ее достиг… Оля, проснувшаяся утром рядом с ним в чем мать родила, с недоумением посмотрела на обнаженные ягодицы лежавшего рядом парня, которого знала с детсадовских времен… И тут он повернулся… И тут все началось по новой… И тут ей стало так хорошо, что сожаления о столь рано потерянной девственности утратили всякий смысл. Потом они, смеясь, недоумевали, почему этого не произошло еще раньше…

Коля всегда отличался точностью и очень не любил, когда Ольга опаздывала на свидание. Поэтому она едва ли не бежала по улице. И все-таки то, что ждало ее впереди, должно было полностью искупить этот сумасшедший бег… Ольга свернула за угол.

В это время ее парень набросил на плечи куртку и отворил дверь большой «профессорской» квартиры, оставшейся от деда, известного физика. В последние полгода он привык встречать Олю во дворе, прохаживаясь от подъезда к подъезду.

Коля посмотрел на часы. Он знал, что через семь минут Ольга появится со стороны кривого темного переулка и войдет в круг света, падающий от фонаря и освещающий мокрую скамейку и столик, за которым старики из соседних домов летними вечерами забивают козла.