Сергей Зверев - Курс на дно

— Ты хочешь сказать… — Никонов присел на камень и с надеждой посмотрел на друга. — Ты думаешь, что они…

— Вот именно! — неожиданно хищно улыбнулся Лагодич. — Здесь они, голубчики! Скорее всего, просто нырнули… А если и ушли куда, то все равно сюда, в эту бухту вернутся! Уж не знаю, чем она им так приглянулась, но, гадом буду, вернутся!

— Тогда что, ждем?

— Ждем, Дима. Ты бы, сержант, вздремнул чуток, а я пока покараулю, не появится ли лох-несское чудище поганое… Давай, давай, приляг.

— Ладно, попробую. Ты только службу неси не как эти… А как положено…

— …Уставом внутренней и караульной службы. Не знал, что ты такой зануда — ну прямо настоящий сержант!

Совершенно неожиданно для себя Никонов почти сразу провалился в беспокойный, но по-солдатски крепкий сон, а Лагодич устроился поудобнее и приготовился наблюдать за бухточкой — кто знает, когда они появятся? Да, если уж совсем честно, и появятся ли вообще? Довольно часто логика охотника и жертвы не очень-то совпадает…

Татьяна прерывисто вздохнула, как порой вздыхают только что наплакавшиеся дети, и проснулась. Ракитин, бережно придерживавший голову девушки на своих коленях, тихо спросил:

— Ты чего, Танюш?

— Мне зима приснилась… — жалобно улыбнулась Северцева, утирая ладонями влажные от слез щеки. — Такая… как ты тогда говорил, помнишь? С морозцем и снегом… И мама…

— Ну, про маму я тогда, положим, ничего не говорил. А говорил про жареную картошку и про стопку холодной водки, — грубовато пошутил Ракитин и спросил: — Как ты? Или, как говорят америкашки, «ар ю о’кей?»

— А слушай, и правда ведь о’кей, — удивленно прошептала Таня. — Ты нам что вколол-то?

— А че надо было, то и вколол, — почти беспечно улыбнулся профессор. — Да не беспокойся — простой укрепляющий витаминчик. А если б не «вколол» бы я тогда нам по укольчику, этот урод запросто мог с испугу нас пристрелить. А так — все хорошо, прекрасная маркиза…

— За исключеньем пустяка… — с грустью продолжила Северцева. — Они все умрут, да?

— Надеюсь, что да, — жестко усмехнулся Ракитин и немного замялся, но все-таки сказал: — И очень боюсь, но, возможно, и мы тоже… Вся беда в том, что из этой ловушки нам не выбраться. Дверь стальная и слишком крепкая. Этот Фарук все-таки перехитрил меня…

— Милый, ты ничего не слышишь? — Татьяна внимательно прислушалась и обеспокоенно посмотрела на Ракитина.

— Да вроде нет. Корпус лодки чуть-чуть вибрирует — значит, электромотор работает на малых… или как это у них называется. А больше, кажется, ничего… А что?

— Вот именно — ничего! Никто не ходит, не бегает, команд не слышно…

— Ты что, хочешь сказать, что они уже все… Черт возьми, проклятие! Тогда… — Доктор на секунду замялся и виновато посмотрел на Северцеву.

— Тогда и нам конец? — Девушка села, обхватила колени руками и поежилась. — Нам конец — ты это хотел сказать?

В ответ Ракитин только молча кивнул.

…Тишина в субмарине объяснялась очень просто: кроме русских пленников, на борту находились Ахмад, Фарук, двое матросов и моторист, практически никогда не покидавший своего поста в машинном отделении. Бегать по отсекам было просто некому, поскольку один из матросов уже затих после недолгого горячечного бреда; второй сидел рядом с постом рулевого управления, тупо смотрел в одну точку, слегка покачивался и не то пел, не то молился тихим заунывным голосом. Ахмад полулежал, опираясь спиной о металлическую переборку и, с ненавистью глядя на Фарука, говорил — уже тяжело дыша и с видимым трудом:

— Ну что, умник? Доигрался со своими гениальными идеями? Поймал Аллаха за бороду, да? Весь мир в твоем кармане? Ты безмозглая обезьяна и свинья! — Пират попытался плюнуть в сторону не очень твердо стоявшего на ногах «серого кардинала». — Но ничего, есть справедливость на свете. Ты тоже сдохнешь! Сдохнешь, собака грязная…

— Ты всегда был просто толстым дураком, Ахмад, — издевательски усмехнулся Фарук, оглянулся на тихо подвывавшего матроса и, понизив голос, сказал: — Я выживу! Русский вколол мне вакцину — она спасет меня. А вот тебя Аллах давно заждался — нехорошо заставлять его ждать…

Фарук быстро поднял пистолет и выстрелил бывшему капитану и командиру в лицо, затем подошел к качавшемуся матросу и пнул его ногой.

— Хватит выть! Вставай, не будь бабой! Мы всплываем. Ты слышишь меня?! Мы всплываем! А потом мы бросим эту поганую консервную банку и уйдем. Я знаю все банки и номера счетов, где хранятся наши деньги. Все эти дураки сдохли, а мы с тобой уцелеем и будем богаты, как махараджи! Давай, давай, становись к рулевому… продувай балласт и всплывай! Сделаешь все, как я скажу, — будешь живым и богатым. Давай пошевеливайся…

— Сержант, смотри! — Лагодич вскочил на ноги и вытянул руку в сторону бухты. Там метрах в пятидесяти от скалы вдруг взбурлила вода, и над поверхностью моря начала медленно подниматься стальная черная рубка без каких бы то ни было опознавательных знаков. — Это они! Все-таки всплыли! Я же говорил!!

— Рвем туда! — Никонов подхватил автомат и метнулся вниз, к лодке, темневшей на полоске берега под скалой. — Да шибчей ты, провидец! Пока они люк не отдраили…

Субмарина все так же неестественно медленно поднималась из глубины, с рубки и корпуса ручьями сбегала вода, а морские пехотинцы, отчаянно напрягая все силы, с лихорадочной быстротой работали веслами, с каждым гребком приближаясь к пиратской подлодке.

Наконец лодка полностью всплыла и словно затихла в раздумье — что ей делать дальше…

Еще минуты через три внутри рубки что-то глухо заскрежетало, зазвякало, и тяжелый люк начал медленно, словно нехотя, подниматься. Из мрачной темноты рубки появилась голова матроса, щурившегося от яркого утреннего света. Осмотреться пират так и не успел — Никонов резко двинул его затыльником «АКСа» по голове, и бандит мешком рухнул вниз. Не медля ни секунды, сержант через открытый люк скользнул в душную темноту субмарины и, сжимая в одной руке автомат, а в другой осколочную гранату, во всю силу легких заорал:

— Всем стоять, не двигаться! Кто дернется — получит пулю в брюхо!! Кто вздумает стрелять — не советую, у меня граната!!

От волнения Никонов не сообразил, что кричит по-русски и вряд ли кто его поймет. Зато это быстро понял Лагодич, вслед за товарищем свалившийся в отсек и все команды сержанта повторивший по-английски. Однако ожидаемого сопротивления и схватки не было: на ногах оставался лишь один Фарук, но и тот ничего не успел сделать — Никонов мгновенно выбил у него из рук пистолет и без особой нежности так саданул в грудь, что бандит безвольным мешком отлетел к переборке и буквально стек на пол. Больше воевать было просто не с кем.