Александр Золотько - Под грязью пустота

Кирилл подобрал с земли какую-то мелочь и теперь с интересом наблюдал за Ноликом.

– Ты скоро?

– Сейчас.

В сердце. Ткнуть пером в сердце и все. Нолик присел возле женщины и расстегнул на ней курточку. Где тут у нее сердце? Под грудью. Нолик положил руку на грудь. Сдвинул ниже. Вроде бы здесь. Стучит медленно, как бы нехотя.

Нолик переложил нож в правую руку, лезвием в сторону большого пальца. Потом перевернул его, отвел руку для удара. Еще можно в ребро попасть. Левая рука нащупала ребра женщины под левой грудью.

Вот ведь зараза! Нолик приложил лезвие так, чтобы оно прошло между ребер, левую руку положил сверху, на кулак правой. Ему почему-то казалось, что нож будет идти трудно, с хрустом разрезая тело, но лезвие скользнуло легко.

Нож плавно вошел в плоть под давлением рук Нолика по самую рукоять. Нолик оглянулся на Кирилла.

– Все? – спросил Кирилл.

– Не знаю, – Нолик посмотрел на свои руки и на бурую рукоять кухонного ножа, неестественным наростом торчавшую под грудью, – кажется…

И тут женщина закричала. Она пришла в себя, почувствовала новую, жгучую, последнюю боль и закричала.

Ноги в изящных полусапожках заскребли по земле, тело выгнулось. Нолик от неожиданности вскочил и замер над бьющимся телом.

Женщина кричала, высоко и пронзительно, широко открыв рот, дергаясь всем телом. На месте ее удерживали только руки, привязанные к поваленному дереву.

– Так и будешь стоять и слушать? – крикнул Кирилл.

– Так я это…

– Нож проверни, козел.

Нолик наклонился и попытался схватиться за рукоять, но тело билось, и он никак не мог этого сделать.

– Лежать, дура, – Нолик наконец не выдержал и левой рукой прижал тело к земле. Правой – провернул нож в ране.

Женщина продолжала кричать.

Да что же такое! Где же ее сердце? Нолик, теряя контроль над собой, рванул нож в сторону, еще раз. Чтобы удержать бьющуюся женщину ему пришлось надавить на нее коленом. Да что же ты так бьешься?

Нолик еще раз ударил ножом, уже не думая о том, куда бьет, и не помешают ли ребра. Еще раз, под грудь, под левую сучью грудь.

Запах крови. Животный крик. Рывки ставшего вдруг невероятно сильным тела. Еще удар.

Крик прервался. Попал. Теперь провернуть лезвие. А потом…

Нолик резко вскочил, выдергивая нож. Полетели капли крови, не на него, мимо. Тело выгнулось еще раз, ноги мелко засеменили, нанизывая прошлогодние полусгнившие листья на высокие тонкие каблуки полусапожек.

А потом все кончилось.

– Пошли, – сказал Кирилл.

– Ага, – Нолик кивнул и, не отрывая взгляда от застывшего на земле тела, шагнул назад, споткнулся и чуть не упал.

– Осторожней, убьешься, – предупредил Кирилл.

– Ага, – снова ответил Нолик, – у нее вон ноги дрожат.

– Это у тебя ноги дрожат. Пошли в машину.

– А мы ее закапывать не будем?

– На кой?.. Тут, между прочим, еще волки водятся. Приберут. Если снег не выпадет – хрен, кто сюда до самой весны доберется. А если выпадет – и ее прикроет. Поехали. Нож только не потеряй.

– Ага.

Минут сорок джип петлял между деревьев, пока выехал на заброшенную лесную дорогу. Нолик уже успокоился, Кирилл включил фары.

– Слушай, – спросил Нолик, – а зачем Хозяину сдалась эта разборка в кабаке? Пусть себе менты и разбираются.

– Не знаю.

– Этого Солдата все равно же пришили. И кодлу его тоже.

– Вот-вот. Пришили. А ты теперь скажи, кто это смог их замочить, если два месяца ни менты, ни мы не смогли этого сделать.

– И то…

– Вот именно.

– Третье января. Классно год начинается, – помолчав сказал Нолик.

– Не то слово.

– А баба была единственной, кто все видел?

– Там был полный кабак народу. Только фиг кто обратился в ментовку. Подобрали там только то ли двух, то ли трех раненых. Ну и из всей обслуги ресторанной уцелели трое – эта вот стриптизерша, лабух из ансамбля и солистка.

– Теперь двое, – сказал тихо Нолик.

– Теперь двое, – согласился Кирилл, – а то и меньше.

– К остальным тоже поехали?

– К лабуху поехал сам Краб.

– Твою мать, – сказал Нолик.

– Вот именно.

Джип бросило на ухабе, Нолик прикусил язык, выматерился и замолчал.

А если попросить медсестру поправить одеяло, то она наклонится над ним, халат приоткроется и он сможет рассмотреть качающуюся прямо перед лицом грудь. У Лизаветы грудь просто сказочная и белья она не признает. А у ее напарницы, Валечки, грудь поменьше, и предпочитает Валечка фирменное кружевное бельишко.

– Лиза, вы мне одеяло поправьте, – слабым голосом, как и положено смертельно больному человеку, попросил Гаврилин.

– Опять? – скептически улыбнулась Лизавета.

– Опять. Очень у вас комкающиеся одеяла.

Лизавета улыбалась. Кто сказал, что бабе не приятно, когда мужики пялятся на ее сиськи? Мудак какой-то и сказал.

Как быстро у нас формируются больничные привычки, подумал Гаврилин, любуясь глубоким вырезом халата. В благословенную лечебницу «Гиппократ» он попал утром первого января. Сейчас только вечер третьего, а он уже научился ловить маленькие радости этой клиники.

– Так хорошо? – спросила Лизавета, наклонившись к Гаврилину и слегка поправив одеяло.

Гаврилин с трудом перевел взгляд с ее грудей на лицо и изобразил на лице наслаждение.

– Да, еще как!

Лизавета еще несколько секунд позволила ему наслаждаться зрелищем, потом выпрямилась и вышла. Если бы не рана… две раны, поправил себя Гаврилин, то я бы ей…

М-да… Как это банально – роман выздоравливающего с медсестрой. И к тому же, если бы у него не было в боку дырки… двух дырок, снова поправил себя Гаврилин, то фиг бы он с Лизаветой познакомился.

И, кстати, очень интересно, такое обслуживание клиентов входит в их прямые обязанности, или является результатом личной договоренности и величины предложенного гонорара. Вопрос, между прочим, далеко не праздный. Как бы плохо Гаврилин не разбирался в женском белье, но понять, что бельишко Валечки стоит куда как дорого он способен. Так что, медицинский персонал тут зарабатывает неплохо.

Плохо вот только считать чужие деньги. Хотя… А что еще прикажете ему считать, одиноко лежащему в двухместной палате? Раны?

Тогда считать мы стали раны, товарищей считать… Стихотворение «Бородино» одного из великих русских поэтов. У господина Гаврилина имеется две раны, резанная и огнестрельная. Обе рядом, на левом боку.

И, как объяснил врач, обе могли бы оказать куда более разрушительное действие на организм героического наблюдателя, попади, соответственно, нож и пуля, чуть в сторону. А так – разодранные сантиметров на тридцать телеса, плюс два почти аккуратных отверстия, немного отягощенные сломанным ребром. Пуля прошла навылет.

А чуть-чуть в сторону – и ага, летальный исход.