Александр Тамоников - Волынская мадонна

В здании школы было тихо, в отличие от суматохи, царящей во дворе. Горбацевич развалился на продавленной кушетке в учительской комнате, позволил себе на пару минут погрузиться в тишину и покой. Главное, наладить работу. Пусть подчиненные вьются и жужжат как пчелы.

Но нет, лежать не время. Он упруго поднялся, вытряс из планшета карту, развернул на столе. Его люди с задачей справятся, сомнений нет. Восемь населенных пунктов в зоне ответственности, эка невидаль. Он хищно созерцал расправленную карту, скользил рукой и взглядом по складкам местности.

Возырский повет не такой уж маленький. В городке когда-то проживало двенадцать тысяч населения. Минус евреи, ляхи, большевики, братья-украинцы, сложившие головы за родную страну. Остается не больше пяти. К утру будет не больше четырех, воздух очистится.

Аккуратно постриженный ноготь скользил по городским улицам – Загорская, Лютневая, Домбровича. Городок компактный, вокзал почти в центре, железнодорожная ветка, идущая из Ковеля в Любомир, рассекает его на северную и южную половины. Вокруг поля и небольшие рощи. Все солидные лесные массивы дальше.

Украинские села не в счет, с тамошними поляками местные патриоты сами разберутся. Он выделял карандашом нужные объекты. На западе крупное село Бержец, к северу от него – Залесье-Торопецкое. В трех верстах к северу от Возыря стоит Выжиха, где поляков хоть вилами черпай. Восточнее – Поросля. Там тоже стреляй каждого первого, не ошибешься. Дальше Росны и Процк, но там уже чужая епархия.

Задумчивый взгляд скользил к югу от города. Густые леса, заболоченные балки, убитые проселочные дороги, на которых практически не появляется немецкая военная техника. На юго-западе от Возыря – польская Клещинка, на юго-востоке – Карнапол, где украинского населения кот наплакал, зато ненавистных ляхов как грязи.

– Часовой!

В учительскую комнату ввалился боец с немецким карабином, в венгерском френче и советских кирзовых сапогах.

– Кишко сюда!

– Слушаюсь, пан майор!

Заместитель вырос быстро, словно ждал в коридоре. Маленькие глазки плутовато бегали. Чувствовал, паршивец, свой звездный час.

– Вызывали, Назар Иванович?

– Сюда смотри, Нестор. – Палец снова пополз по карте. – В Бержец, Порослю, Выжиху и Росны мы уже отправили людей. Берешь взвод, кого там еще из добровольцев, и вот сюда. – Он очертил овал между Клещинкой и Карнополом. – Два часа на зачистку. Потом с докладом обратно. Особо разбираться не надо. Наших там давно нет. А если и есть, то сами виноваты.

– Назар Иванович, задачу усвоил. Справлюсь, как и всегда. – Кишко осклабился, небрежно козырнул и вылетел из учительской.

Он вновь задумчиво созерцал карту. К югу от упомянутых сел располагалось обширное горно-лесистое урочище Росомач. В некотором роде терра инкогнита. Болота с извилистыми тропками, скальные массивы с пещерами и запутанными норами.

На востоке от Росомача стояло небольшое село Подъяров с преимущественно польским населением. Тамошние жители поддерживали Армию Крайову и даже советских партизан. Те, конечно, выжимают из крестьян последние крохи, конфискуют продовольствие, лошадей, телеги, но массовое истребление поляков не практикуют.

Память цеплялась за былые события, воскрешала лица, виденные когда-то.

Стало быть, советскими партизанами, засевшими в урочище, командует товарищ Глинский? Давно не встречались, Николай Федорович.

Осень тридцать девятого, город Львов, который наводнили советские войска. Таковы были последствия коварного сговора Молотова с Риббентропом.

Тот факт, что Польша была разорвана на куски, Назара Горбацевича нисколько не волновал. Чем хуже полякам, тем лучше украинцам. Но надежда на создание собственного государства быстро развеялась. Впрочем, не сложилось с этим и в дальнейшем, при немцах.

Комиссары хватали всех, кого подозревали в сочувствии националистам. Подвалы лопались от арестантов. Их расстреливали каждую ночь до мозолей на указательных пальцах.

Горбацевич ушел на дно, подумывал убраться из города. Все, кто знал об его связях с Бандерой, давно лежали в земле. Работу пришлось оставить, жил на последние сбережения да на то, что осталось от мертвых родичей.

Все же он загремел в кутузку. Да не за политику, а за историю годичной давности.

Тогда Назар не устоял перед соблазном и оприходовал пятнадцатилетнюю Лельку, ученицу из класса, в котором он преподавал. Хороша была девка, хоть и жидовка, постоянно хлопала на него большими зенками. Ужимки себе позволяла, косые взгляды. Хихикала с подружками за его спиной.

Не вынесла душа поэта. Он отследил ее как-то вечером, затащил в старую котельную да отделал так, что мама не горюй! Лелька выла, плакала, кусалась, чем заводила его еще сильнее. В подвале этой котельной она и осталась.

Впоследствии он истребил множество подобных жидовок – и пулями, и прутьями арматуры, и голыми руками. А вот за эту, первую, чуть не поплатился. Кто-то настучал в милицию, засек его, видать, в ту ночку.

Кабинет, наручники. Усталый майор милиции, поначалу вежливый, показывал ему фото той самой девчонки, смотрел с презрением. Назара даже смех брал. Большевикам заняться больше нечем? Обычная еврейка-малолетка. Таких на Украине миллионы.

Видимо, он ляпнул что-то не то, вот и получил по зубам. Этот выбитый коренной зуб Горбацевич запомнил навсегда! А также физиономию майора, которого люто возненавидел.

Уголовные преступления у Советов были не в приоритете. Следствие не обещало быть долгим и упорным. Но майора Глинского чем-то зацепила эта личность. Он стал копать, тут-то и поперла политика. Связь с господином Мельником, распространение незаконной печатной продукции. Били Назара душевно. Николай Федорович не раз приложил к нему мозолистую руку.

Грядущий расстрел оброс конкретными очертаниями. Почему тянули? К стенке ставили и не за такое. Похоже, Глинский переживал, что нельзя сделать это дважды, и решил продлить его земные муки.

Но не срослось у товарищей. Горбацевич в компании с другими заключенными устроил дерзкий ночной побег. Они захватили оружие, расстреляли охрану и прорвались через добрую половину города. Он ушел невредимым, неделю отсиживался в лесах, потом двинулся на запад.

Назар на какой-то утлой лодчонке переплыл Западный Буг и полез с объятиями к немцам как к родным. Допросы, школа абвера, настоящее дело, за которое не стыдно.

Триумфальное возвращение в сорок первом. Успешные диверсионные акции, и вдруг незадача. Полный провал 25 июня.

Группа диверсантов из батальона «Бранденбург» в форме военнослужащих Красной армии возникла в тылу деморализованных войск, захватила автомобильный мост и заминировала его, чтобы отрезать пути к отступлению крупному русскому штабу.