Валерий Барабашов - Крестная мать - 2

Шокированные, злые, Яна с Катей сразу же после суда на улице взяли Саню, что называется, в оборот — стыдили его, требовали объяснений. Девушки не выбирали выражений, кричали ему в лицо обидные слова, обвиняли Зайцева в подлости и трусости, со слезами на глазах говорили ему, что он и их поставил в дурацкое положение, что они из-за него превратились в лгуний, для которых якобы ничего святого уже нет. А ведь это не так. Они по-прежнему любят и ценят талант Марийки, в душе понимают и принимают сердцем ее протест, хотя и осуждают ее добровольный уход из жизни. Лучшей памятью о Марийке, конечно же, было бы осуждение Захарьяна, пусть даже условное, без лишения свободы, но все равно это было бы нравственно, это показало бы общественности города, что это за человек такой — Михаил Анатольевич Захарьян. Да и остановило бы его «творческие дерзания», положило бы конец этому «авангарду»-беспределу!.. Они же все трое горячо говорили об этом, хорошо поняли друг друга, решив противостоять моральному разложению коллектива. И если бы суд получил убедительные доказательства вины Захарьяна, Михаилу Анатольевичу пришлось бы уйти из театра — как руководителю, скомпрометировавшему саму идею искусства, обязанного нести людям вечное и доброе, как человеку, потерявшему моральное право возглавлять театральный коллектив, и тогда справедливость восторжествовала бы хотя бы частично и актеры-тюзовцы вздохнули бы свободнее. Но…

Саня и сам был потрясен случившимся в зале суда. До самого последнего момента, пока его не подняли и не стали спрашивать, он был уверен, что скажет правду. Все это время, пока суд выслушивал других свидетелей, самого Захарьяна, следователя прокуратуры и лейтенанта милиции Васякина, Зайцев был спокоен, готовился честно сказать обо всем, что произошло в их театре, готовил в мыслях свою короткую и точную по содержанию речь. И речь эта должна была произвести на судей впечатление своей искренностью и прямотой, убедить их, что Михаил Анатольевич — совсем не тот человек, за которого себя выдает, что он… Но потом Саня поймал вдруг внимательный и убийственно-презрительный взгляд самого Захарьяна, в котором было многое, очень многое — можно сказать, все. Михаил Анатольевич смотрел на Саню мгновение, две-три секунды, но так много успел он сказать этим взглядом! Ушел куда-то на второй план главный режиссер, наставник и учитель, а смотрел на Саню поживший, уверенный в себе, безжалостный человек — пахан, для которого не останется после суда ничего сдерживающего, запретного, что остановило бы его месть, стремление наказать зарвавшегося, с с у ч и в ш е г о с я ученика, салагу, посягнувшего на признанный авторитет.

Зайцев вспомнил вдруг тех, кто стоял за Михаилом Анатольевичем. Это они давали деньги, чтобы Саня выполнил нужную им работу, унизил и опозорил Марийку Полозову, пошедшую наперекор их воле. Это они заказали спектакль позора для Марийки — он получился таким, каким они и хотели его увидеть. Люди эти были могущественны и всесильны, раз их слушается сам Михаил Анатольевич, раз он сделал все, чтобы выполнить их желание. И что, в таком случае, представляет для них он — Саня Зайцев, молодой, пусть и одаренный актеришка, который так или иначе, но ввязался в игру, в з я л деньги, выполнил то, что от него требовалось, а теперь кинулся в суд р а з о б л а ч а т ь… Как отнесутся к его поступку те, кто в памятный вечер премьеры «Тайной любви молодого барина» по-хозяйски уверенно прохаживался по фойе театра, заглядывал за кулисы, к актерам, к Михаилу Анатольевичу, снисходительно поглядывая на их приготовления к спектаклю, едва ли не похлопывая их мэтра по плечу — мол, ну что тут у тебя, все в порядке?

Зайцев машинально как-то вдруг подумал о Владе Листьеве: шок от его убийства еще не прошел, а сегодня в утренней передаче, когда Саня собирался на суд и пил на кухне кофе, теледама сказала, что следствие заходит в тупик, убийцы Влада, скорее всего, тоже уже мертвы, преступление это, как и десятки других, вряд ли будет раскрыто. Накануне вечером мать за ужином рассказала о жутком случае в соседнем доме: убили и сожгли парня, ровесника Сани… Ледяной, мерзкий холод страха сковал душу — в соседнем же доме! В ста метрах! В такой же вот квартире! Ровесника Сани!..

И вот сейчас, на заседании суда, Саня вдруг физически ощутил себя простым смертным, легко уязвимым, доступным для безжалостного бандитского ножа или коварной маленькой пули. В самом деле, ну кто он такой, чтобы чувствовать себя стопроцентно защищенным от мести? И почему мстители должны его пощадить? Он уже перешагнул грань обычных человеческих отношений, он взял деньги, миллион рублей, з а р а б о т у, выполнил ее, а теперь — разоблачать?! Подонок, конечно. И Михаил Анатольевич вправе т а к на него смотреть, п р е д у п р е ж д а ю щ е…

Сейчас Захарьян сидел, опустив голову, его, казалось, больше ничто уже не интересовало, возможно, он и не слушал, что говорили дрожащими от праведного гнева голосами Яна и Катя; но он тотчас снова поднял голову и знакомо уже глянул на Зайцева, когда судья подняла того с места и попросила ответить на интересующие суд вопросы. «Подумай, сынок, подумай, что собираешься сказать!» — отчетливо прочитал Саня в глазах Михаила Анатольевича.

Он затянул паузу, собирался с мыслями, тер и тер носовым платком взмокшие от волнения ладони, и судья, терпеливо дожидавшаяся, пока он заговорит, все же не выдержала, напомнила:

— Мы слушаем вас, свидетель Зайцев. Что вы можете сказать по поводу премьеры вашего спектакля «Тайная жизнь молодого барина»? Действительно ли главный режиссер Захарьян Михаил Анатольевич дал вам деньги и потребовал от вас в сцене «В шалаше» насильственных сексуальных действий в отношении актрисы Марии Полозовой? Отвечайте!

— Нет! — торопливо, громко, волнуясь, сказал Саня. — Этого не было.

— Да, но вы на предварительном следствии в милиции и прокуратуре говорили обратное. Мы только что заслушали свидетелей, Васякина, Рубашкина, прокурора Юшенкова… Вы сами пришли к ним, по собственной инициативе, вы сделали заявление, подписали протокол.

— Этого не было, — повторил Саня потухшим голосом, не поднимая глаз, не отрывая взгляда от своих рук, лежавших на краю маленькой судебной трибунки-кафедры. — Девушки… мои коллеги Королькова и Мухина дали… неверные показания… они…

— Вы дали подписку о том, что ознакомлены с ответственностью за дачу ложных показаний. Я напомню вам текст статьи: «Заведомо ложное показание свидетеля или потерпевшего… при производстве предварительного следствия или дознания… наказывается лишением свободы на срок от одного года или исправительными работами на тот же срок; те же действия… совершенные с корыстной целью, наказываются лишением свободы на срок от двух до семи лет». Насколько я знаю, вы заявляли на следствии, что получили один миллион рублей от главного режиссера театра.