Валерий Барабашов - Крестная мать - 2

— Ну, насчет того, что все у вас хорошо было, вы бы помолчали, — нахмурился хозяин кабинета. — Эта история с артисткой… как ее…

— Полозова, Марийка, — подсказала одна из женщин.

— Да, Полозова…

— Это был несчастный случай! Вы ведь знаете! Суд был! — повысил голос Захарьян. — Зачем ворошить старое?

— Да суд-то был, да… Но народ другое говорит…

Дама в кудряшках решила выручить своего патрона — тот явно не знал, как дальше повести этот скользкий разговор о погибшей артистке. Сказала, снова возвращаясь к спектаклю:

— Нет-нет, Михаил Анатольевич, в таком виде «Тайная любовь молодого барина» не пойдет. Ее нужно сейчас же снять с репертуара. Это копирование Запада, это… — Она задохнулась от переполнивших ее чувств. — Это просто разложение молодежи. Будущее нам этого не простит!

— Пусть артисты хоть трико какое наденут, — сказал хозяин кабинета. — Чево тут особенного? Все же знают, что у нас под одеждой находится и где расположено. И отчего детишки рождаются. Зачем тебе надо еще и процесс показывать? Никак я этого не пойму!

— Ну, Иван Николаевич, вы утрируете! — улыбнулся Захарьян. — Я не сам процесс, как вы изволите выразиться, показываю, я же не идиот! Я показываю любовь, чувства молодых. Трактовка современная, да. Рискованные краски, согласен. Но я вынужден это делать, вынужден! Театр, как и все общество, развивается, ищет себя, формы самовыражения, контакты со зрителем, финансы, наконец. Вы же не можете содержать нас! Государство отказалось, бросило нас, как щенят в реку, — плывите сами.

— Но мы ведь часть ваших расходов дотируем, Михал Анатольич, — важно сказал Иван Николаевич. — И вправе, понимаешь, потребовать от тебя…

— Требовать все горазды! — вспылил Захарьян. — А вы побывайте хотя бы один день в моей шкуре, встаньте на мое место! А я со стороны, из этого вот кабинета, посмотрю, что у вас получится.

— Ладно, шпынять руководство мы все горазды. — У хозяина кабинета лицо сделалось совсем строгим. — А бордель свой, Михал Анатольич, прикрой. Артистов одень, мы тебе на одежду дадим денег. И за поведением их присмотри. Пусть они, конечно, по пьесе и целуются там и обнимаются, но никаких вольностей на сцене. Хватит! Шалашик этот с какой-нибудь дверцей придумай или полог, что ли, повесь. Зашли, закрылись, а там пусть у зрителя фантазия работает. Тут ума много не нужно, про это самое думать. Каждый сообразит. И каждый знает, что парень в трусах носит, а девушка в лифчике.

— Ива-ан Николаич! — смущенно фыркнула дама в кудряшках. — Полегче бы при женщинах.

— А чево полегче, чево? — Иван Николаевич сурово сдвинул седые брови. — Тут речь о жизни нации идет, а я должен выражения подбирать! Раньше, бывало, придешь в театр — музыка, понимаешь, играет спокойная, красивые женщины на сцене, все одетые, в красивых длинных платьях, поют, танцуют… И целовались, и обнимались, не без этого. Род человеческий надо продолжать, как без поцелуев? Но ты в темноте это делай, чтоб другие не видали! И не видали, потому как нормальному человеку это неинтересно глядеть. Вот. А теперь что? Голые задницы повыставляли в прыщах… я же на первом ряду сидел, видел… тьфу!

Захарьян поднялся.

— Я задачу понял, Иван Николаевич! — по-военному четко доложил он. — Разрешите идти?

Встал и хозяин кабинета.

— Иди, Михал Анатольич. И подумай, что мы тебе сказали. Алла Петровна и Мария Афанасьевна походют к тебе на спектакли, поконтролируют. Отведи им места где-нибудь в ложе, чтоб получше было видать — и зрителей, и актеров. Насчет охраны мы тоже подумаем, я свяжусь с органами. Хулиганов, конечно, надо пресекать. И насчет трико ты подумай. Нечего напоказ муде свои перед зрителями выставлять.

— Ива-ан Николаевич! — снова всплеснула руками дама в кудряшках, и обе женщины покраснели.

— А че Иван Николаич? Неправду, что ли, говорю? Называю вещи своими именами, и только. Мы тут люди взрослые. Ты, Алла Петровна, дома небось от мужа и не такое слыхала, а?

— Так то дома…

Захарьян кивком простился и пошел прочь из кабинета. У него было такое ощущение, что он только что побывал в музее, в другом времени. И все бы это было ничего, музей есть музей, туда тоже надо ходить, но это «другое время» все еще властвовало над сегодняшним днем, цепко держало его в поводу, не давало свободно дышать…

— О Господи! — только и сказал Михаил Анатольевич, выходя из здания областной администрации и набирая в легкие побольше свежего воздуха. — Да когда же художник в нашей стране будет чувствовать себя художником, а не клерком при власти? Когда?!

Иван Николаевич сдержал свое слово: актерам были присланы спортивные костюмы фирмы «Адидас», а Алла Петровна с Марьей Афанасьевной, нацепив для надежности очки, прочно заняли места в одной из лож театра. Из буфетов убрали водку, из киосков — презервативы и порнографические журналы. А у входа, на улице, теперь постоянно дежурили несколько омоновцев с крепкими резиновыми дубинками. И с двумя свирепыми немецкими овчарками.

Катя с Яной на сцене приоделись — не в «адидасовские», конечно, костюмы, а в глухие закрытые платья и длинные юбки. Не раздевался теперь и Саня Зайцев в сцене «В шалаше». И Катю он целовал осторожно, словно боясь стереть с ее губ помаду…

Алла Петровна с Марьей Афанасьевной спектаклями были довольны — так они спустя время и доложили Ивану Николаевичу.

Недовольство проявили лишь зрители — они просто перестали ходить в ТЮЗ.

Захарьян подал по начальству заявление об увольнении, сказал Ивану Николаевичу, что уезжает в Москву.

Актеры пребывали в растерянности — в городе поговаривали о закрытии театра: денег на его существование не было.

Из Департамента по управлению госимуществом явилась некая дама, Морозова Татьяна Николаевна, сообщила, что зданием театра интересуются некие коммерческие структуры, которые в состоянии его содержать, и, возможно, в скором времени оно будет выставлено на областной аукцион. То есть на продажу.

Капитан военно-воздушных сил Чечни Махмуд Имранов прибыл в Придонск в середине мая ночным поездом. В соседнем вагоне, чтобы не вызывать подозрений, ехал его техник-инженер и давний друг старший лейтенант Вахид Мурдаев. С Вахидом они служили в свое время в российской армии, отлично знали ее боевые самолеты, и оба, когда Джохар позвал их, не колеблясь ни минуты, оставили службу в одной из частей Московского военного округа и уехали к себе на Родину. Честно говоря, они хотели улететь домой на «сухом», как это сделали несколько российских летчиков, не пожелавших служить Украине и улетевших в Россию на своих самолетах, но Махмуду угнать самолет не удалось. У России уже были натянутые отношения с Чечней, в политических сражениях и в высказываниях президента Дудаева уже посверкивало слово «война», а на Родине, в Ичкерии, об этом говорили открыто. Чечня собирала, звала своих сынов под боевые знамена; звала прежде всего специалистов — летчиков, милиционеров, врачей, военных…