Валерий Барабашов - Крестная мать - 2

Татьяна обрадовалась этой оказии, сказала только, что ей нужно кое-что взять из дома и купить на рынке.

И вот они вошли в палату — оба в накинутых на плечи белых халатах, разгоряченные каким-то разговором, с улыбчивыми лицами. Вячеслав Егорович и эти улыбки, и их разгоряченные лица воспринял болезненно, обостренно, как, видно, всякий инвалид, завидующий здоровым, жизнерадостным людям.

— А мы как раз про тебя говорили, Вячеслав Егорович, — сказал Тропинин, подавая Тягунову руку. В другой он держал наполненный гостинцами пакет. Генерал сел возле койки, закинул ногу на ногу, и Тягунову резче бросились в глаза его алые лампасы. — Ты готовься, конечно, долго и упорно лечиться, но носа не вешай. Поможем. Я говорил лично с Ериным. Протезы тебе лучшие добудем, на курорт поедешь… Да, кстати!.. Я и забыл!

Тропинин вышел в коридор и сейчас же вернулся с майором, которого Тягунов видел в одном из технических отделов управления. Майор держал в руках коробку с небольшим переносным телевизором.

— Устанавливай, Евгений Васильевич, — распорядился Тропинин. И добавил, обращаясь к Тягунову: — Все не так скучно будет лежать, Вячеслав Егорович. Да и за событиями будешь следить.

Телевизор, поставленный майором на тумбочку у противоположной стены, где пустовала вторая кровать, скоро зашипел, заморгал, а потом вдруг на экране появился Ельцин — он давал кому-то интервью, растолковывал журналисту, державшему у его рта микрофон:

— …Я внимательно, понимаешь, наблюдаю за всем, что происходит в Чечне. И держу ситуацию под личным контролем. Мы давали Дудаеву возможность одуматься и прекратить боевые действия… да, я имею в виду указ о моратории… Так вот, понимаешь, он игнорировал эту возможность… Ну что ж, посмотрим. Во всяком случае, это не на пользу обоим народам — русскому и чеченскому. Вы же хорошо знаете, что там льется кровь…

— Борис Николаевич, в начале мая в газетах промелькнуло сообщение о том, что дудаевская прокуратура возбудила против вас уголовное дело… Как вы к этому относитесь?

Ельцин стал что-то говорить, но охрана оттеснила журналистов и ответа не расслышали…

— Выключи его, Евгений Васильевич, — попросил, поморщившись, Тягунов. — Тошнит уже…

Майор понятливо кивнул, щелкнул клавишей, попросил у генерала разрешения уйти и удалился, одобрительно подмигнув Вячеславу Егоровичу.

Татьяна, возившаяся до этого у тумбочки с продуктами, подошла, поцеловала его в щеку, потрогала рукою лоб.

— Температура есть?

— Да есть… кажется, — неохотно отвечал Тягунов. — Небольшая, ничего.

— Спал как?

— Хорошо. Сон хороший видел.

— Какой?

— На речке мы где-то с тобой были… бегали, купались… Зелень кругом, ромашки… а ты в белом таком длинном платье… нет, он, наверное, сарафан называется — без рукавов, плечи открытые…

— Да, сарафан, у меня есть такой, ты его видел, — улыбнулась Татьяна, глянув на улыбающегося Тропинина.

— Ну вот, — продолжал Тягунов, прикрыв глаза, не обращая внимания на присутствие генерала. — Ты в этом сарафане бежишь по полю, он развевается, ветер его надувает… а в руке у тебя цветы… вот не помню какие… да, циннии, красные! Ты машешь ими и бежишь, бежишь ко мне, смеешься… и никак не добежишь… И я тоже… бежал… — Он открыл глаза и вздохнул.

— Ну, если Вячеслав Егорович про женщин заговорил, дело пошло на поправку! — взбодрил, наверное, самого себя Тропинин.

Татьяна прижалась щекой к щеке Тягунова, и он неожиданно для себя чуть повернул голову, поцеловал ее.

Тропинин, видевший эту трогательную семейную сцену, кашлянул, отвернулся к окну.

— Что там новенького у нас, Виктор Викторович? — спросил Тягунов.

— Да что… — Генерал подошел к койке. — Убийц Глухова ищем… это директор мехзавода номер шесть. Ты как раз в Чечне был… Пока никаких зацепок. Боюсь, что и это будет еще одно нераскрытое дело, увы… Банда какая-то объявилась в наших краях. На дорогах грабят шоферов-дальнобойщиков, убивают. Я уже весь уголовный розыск на ноги поставил. Найдем мерзавцев, никуда они от нас не денутся… Ну, это самое крупное, что сейчас нас беспокоит. А так обычные дела — угоны машин, хулиганство, квартирные кражи…

— «Обычные дела»! — печальным эхом повторила Татьяна слова Тропинина. — Как мы быстро привыкли ко всему. Убийства, грабежи, квартирные кражи, угоны… стали действительно обычным делом… Жить страшно, Виктор Викторович! Я ухожу из дома на работу и не знаю, к чему вернусь, кто у меня может побывать…

— Да, к сожалению, — покивал Тропинин склоненной головой. — Что правда, то правда. Губернатор и тот на лестничной площадке у себя велел тамбур сделать и металлическую дверь поставить. Гм. Что поделаешь, время такое! Распахнули перед Западом ворота нараспашку — и полезла к нам всякая нечисть, потоком хлынула. Кино, видео, телевидение… Пьют, колются, убивают, насилуют… Какая милиция справится? — Тропинин махнул рукой. — И Чечня эта в печенках уже сидит. Шестой месяц война идет. Сколько средств мы туда ухлопали! Даже взять областной бюджет: тонны, десятки тонн гуманитарного груза, деньги… Миллиарды!

Помолчали.

— Еще раненые есть, Виктор Викторович? — спросил Тягунов.

— Есть, к сожалению. И раненые из нашей области, и убитые. Уже двадцать третьего парня похоронили… А раненых… вчера привезли двух наших сержантов-гаишников: одного в живот ранили, другому легкое пробили. Три новые машины сожгли. Люди успели, правда, выскочить.

Тропинин встал.

— Ну ладно, Вячеслав Егорович, разреши откланяться — дела. Рад был тебя повидать. Выглядишь ты неплохо, так товарищам и передам. Привет тебе от всех… Передаю тебя в руки Татьяны Николаевны. До свидания. Если что нужно, немедленно дай знать, все организуем.

Тропинин ушел. Татьяна села на его место, заглянула Тягунову в глаза.

— Ну как ты, Слава?

— А ты, Таня?

— Да что я… Я-то хожу.

— Вот именно, ходишь… Слушай, а на работе у тебя как дела? Ты про Городецкого мне рассказывала, про сахарный завод. Я же родом оттуда, из Верхней Журавки, знаю всех.

Она опустила глаза.

— Завод продали, Слава. Я была на том аукционе. Конкурентов у Городецкого не оказалось. Да и где такие деньги взять — почти сорок миллиардов рублей. Шутка сказать!.. Но покупал не он сам, его фамилия не звучала. Подставное лицо было. Стукнули молоточком — и привет заводу! Был государственным, стал частным.

— А люди? Что с ними?

— А что люди? Теперь хозяин будет решать их судьбу. Мне сказали, что третью часть рабочих уже уволили. Слезы, проклятия, угрозы… В основном ведь женщины там работают. Душа изболелась, Слава. Я же к этому прямое отношение имею. Русские наши люди…

Тягунов ничего не отвечал, хмурился. Земляки его, выходит, пополнили число безработных. М-да…