Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

Люди наконец поняли, куда их ведут — в больницу. И многие решили, что и казнить будут здесь же. Они только не понимали — за что? А если кто и понял, то все равно недоумевал: почему он должен умирать только потому, что правители России что-то не поделили с правителями Чечни?

Смерть накрыла черными своими крылами практически беззащитный Буденновск. Огромную, воющую от страха колонну, как стадо, гнали в неизвестность угрюмые вооруженные бородачи.

В яркий солнечный день 14 июня 1995 года Россия содрогнулась от ужаса: такого в ее истории еще не было!

Басаев и его люди прекрасно знали топографию больничного комплекса, расположение комнат, помещений внутри и потому в считанные минуты, когда толпу заложников привели в помещение главного корпуса, организовали круговую оборону. Штурмующие не смогли бы ворваться сюда, не напоровшись на безжалостную очередь ручного пулемета или автомата. Но главное, что остановит их, — заложники. Их оказалось в больнице почти полторы тысячи человек. В том числе врачи, медицинский персонал.

Едва услышав сообщение по радио о Буденновске, Вобликова со всех ног бросилась к редактору газеты, завопила с порога:

— Яков Михайлович! Вы слышали?! Не-ет?! Да у вас что, радио выключено? Сенсация! Чеченцы захватили сотни заложников в больнице Буденновска, это где-то на Ставрополье… Такие события, что вы! Это же сенсация века! Весь мир на ушах стоит!.. Яков Михайлович, миленький! Я должна лететь сейчас же! Я уже узнавала — самолет до Минеральных Вод через три часа, я успею. Оттуда, из Буденновска, по телефону передам сообщение. Мы можем быть первыми, понимаете? Яков Михайлович!

Редактор поморщился, сказал, слегка картавя, мило коверкая слова:

— Люся, опять ты со своими чеченцами. Пгошлый газ пго атомную бомбу липу дала, тепегь пго тысячи заложников в больнице. Откуда столько — тысячи?.. Ну, сотни, как ты говогишь. Что, чеченцы целую агмию в Буденновске высадили?

— Да откуда же я знаю, Яков Михайлович? Надо лететь, разбираться. Там, на месте, все станет ясно. Яков Михайлович, миленький, ну, решайте, пожалуйста, побыстрее! Я такой материал оттуда передам — пальчики оближете!

Редактор вздохнул, обласкал взглядом стройную фигуру своей любимицы, задержал взгляд на литых ножках Люси, которыми она нетерпеливо, как застоявшаяся молодая лошадка, переступала у его стола, приводя в движение широкую, свободного покроя, юбку…

Яков Михайлович потянулся к переговорному устройству, нажал клавишу:

— Гимма Виктоговна? Сгочно дайте Вобликовой командиговку! Сгочно! У нее самолет чегез два часа. Потом, потом, Гимма Виктоговна, она отчитается. Скажите Магии Кондгатьевне, что я газгешил. Да, я лично. У нас газве есть пгямой самолет на Ставгополь? — спросил редактор, невнимательно выслушав то, что говорила ему Вобликова. — Как ты полетишь? Куда?

— Я же сказала, Яков Михайлович: до Минеральных Вод, а там до Буденновска километров сто двадцать, не больше. Я смотрела по карте. Доберусь. Машины, автобусы…

— Хогошо, Люсенька, поезжай, — ласково сказал редактор. — Но ты, пожалуйста, будь там поостогожней, ладно? Сенсация сенсацией, а жизнь… сама понимаешь, догоже.

Люся подошла к Якову Михайловичу, наклонилась над ним, чмокнула его в голую сверкающую лысину, а он нежно обнял ее за тугие, теплые через тонкую ткань юбки бедра, прижал.

— Ты смотги у меня там! — шутливо погрозил он ей пальцем и потянулся к трубке зазвонившего телефона.

А Люся пошла из кабинета, радуясь тому, что летит в командировку, что бежит из-под домашнего ареста — для этого у нее теперь есть веская причина — со слабой и наивной надеждой на то, что смелый ее поступок — добровольная поездка в опасный район страны — зачтется ей плюсом в деле по этому проклятому военному аэродрому. Ей даже захотелось, чтобы ее ранили там, в Буденновске, но не сильно, не изувечив, чтобы о ней заговорили как о смелой и инициативной журналистке, а в управлении ФСБ — пожалели. Она ведь ничего не собиралась делать дурного. Откуда ей было знать, что у этих чеченов на уме?

Добежать до палаты, где ее ждали Хеда и Изольда, Татьяне не удалось. Внизу, на первом этаже, появились боевики, орали на людей, которых привели из города:

— Стоять!.. Военные и милиционеры — в сторону! Доставайте документы! У кого нет документов — расстреляем!

Один из боевиков, небольшого росточка, хромой, заорал на Татьяну:

— А ты куда? Назад! Где была? Ну!

Татьяна в страхе попятилась, на бесчувственных ногах стала подниматься наверх, на второй этаж, вернулась в ординаторскую. Юрий Михайлович стоял у окна, кричал в телефонную трубку:

— Да откуда же я могу знать, Александр Григорьевич? Я же вам говорю: ворвались во двор на КамАЗе, стреляют, пригнали толпу людей…

Дверь ординаторской в этот момент широко, резко распахнулась, вошли несколько вооруженных боевиков. Один из них, бородатый, в камуфляже, в солдатской военной панаме, с зеленой лентой на лбу, перепоясанный ремнями с подсумками, с автоматом в руках, подошел к столу, вырвал из рук врача телефон. Сказал:

— Я Басаев, командир батальона. Звонить никуда не надо, доктор. Мы сами теперь будем звонить. Вы кто?.. Хирург? Очень хорошо. Собирайте сейчас других хирургов, будете лечить моих парней. Есть раненые. Сколько хирургов в больнице?.. Где главврач? Скажите, чтобы пришел ко мне. Да, сюда.

Пока Юрий Михайлович отвечал на вопросы, Татьяна стояла ни жива ни мертва.

Басаев глянул на нее.

— Это кто? Что она здесь делает?

Скориков пояснил кратко:

— У нее здесь дочь, она приехала за ней.

Шамиль кивнул кому-то за спиной Татьяны, и она тотчас почувствовала у себя между лопаток ствол автомата — ей приказывали куда-то идти. Она от двери, немея от горя, протянула руки к врачу:

— Юрий Михайлович! Скажите им!.. Я ведь так долго искала Хеду!

— Пошла!.. Потом разберемся! — Боевик больно тыкал ей в спину железом, и она, спотыкаясь, не видя ничего перед собой, пошла по коридору. Ее втолкнули в какую-то большую, набитую людьми комнату.

— Сидеть тихо! — приказал боевик и закрыл дверь.

В комнате даже при беглом взгляде было более ста человек. Сидели на полу, на подоконниках, у дверей… Женщины, мужчины, старики, молодые… Татьяна как вошла, так и осталась стоять у двери — испуганная не меньше других, дрожащая с головы до пят, прижимающая к груди сумочку.

— Да ты садись, садись, — посоветовал ей снизу, с пола, какой-то пожилой мужчина. — В ногах правды нет. Да и долго нам тут, судя по всему, сидеть.

— Да ничего, я постою, — глупо, конечно, отвечала Татьяна. Она не могла взять да и сесть в хорошем своем костюме с узкой юбкой на пол рядом с этим мужчиной… Стояла, крепилась.

И все же она не выдержала, заплакала.