Александр Тамоников - Жестокое перемирие

– Здравия желаю, товарищ майор, – отозвался Андрей. – Виноват, но в данный момент проводим зачистку…

– Знаю, – перебил его Палич. – Ваше начальство уже доложило. Вы сейчас на улице Гаранина?

– Так точно.

– Здания оцепили?

– Да, товарищ майор. – Окуленко скрипнул зубами, но предпочел не нарываться.

Если уж начальство решило отвлечь его от такого важного дела…

– Внимание, товарищ капитан! Дом номер тридцать два по улице Гаранина. Возможно, именно его вы сейчас и зачищаете. Три минуты назад со мной связался некто Карамов Игорь Валентинович. Он проживает в указанном доме. Пенсионер, ветеран Великой Отечественной войны. Он мой бывший учитель. Но это не важно. Когда начался обстрел, Карамов остался в своей квартире на девятом этаже. Живет один, жена умерла, человеку трудно каждый раз спускаться в убежище, у него больные ноги. Весь обстрел он находился дома. Кроме него, на этаже никого не осталось. Пять минут назад старик вышел в подъезд, хотел пройти на технический балкон, чтобы посмотреть, что творится в городе, и увидел там постороннего. Человек, одетый в куртку с капюшоном, что-то говорил в рацию. Уверяю тебя, капитан, бывший фронтовик знает, что это такое. Пенсионер не стал выходить на балкон, тихонечко ушел обратно в квартиру, откуда и связался со мной. Не факт, что это наводчик, но советую проверить.

– Понял, товарищ майор, сделаем.

Ополченцы летели как угорелые. До соседней кирпичной свечки было метров семьдесят.

Андрей размышлял на бегу: «Из дома этот тип не выберется. Все подходы к зданию блокированы моими людьми. Но ему ничто не мешает спуститься на несколько этажей и спрятаться в пустующей квартире. Тогда поиски могут усложниться».

Электричества в доме не было, лифт не работал. Но что такое девять этажей для тренированных бойцов? Проскакивали по одному лестничные марши, прикрывали товарищей.

– Бойтесь гранаты! – предупредил Андрей.

Стараясь не топать, как стадо слонов, они просочились в коридор последнего этажа, где находились двери нескольких квартир, какие-то древние комоды, шкафы, в которых горожане хранили то, что жалко выбросить. Костюк первым подлетел к закрытой двери, ведущей на технический балкон, прижался к стене. Андрей оттер его плечом, ругнулся про себя. Неужели опоздали?

Это был даже не балкон, а лоджия, вместительная забетонированная площадка с закрытыми боковыми стенами. Два шкафа-пенала, древний развалившийся сундук.

Окуленко первым вышел туда, сместился к перилам, глянул вниз. Высота была приличная, виднелись фигурки ополченцев, стоявших в оцеплении. Перебраться на нижний балкон по силам только альпинисту с соответствующим снаряжением. Да и не смог бы он этого сделать. Люди, оставшиеся внизу, имеют глаза.

Товарищи выходили на балкон с расстроенными лицами. Но не все было так плохо. Вдруг скрипнула дверь одного из шкафов. Бойцы все поняли, вскинули автоматы.

Андрей подал знак не стрелять. Он приблизился на цыпочках, распахнул дверь, отпрянул в сторону.

В шкафу, скорчившись, сидел человек – невысокий, худой. На нем была замызганная курточка, голову закрывал капюшон. Под ногами валялась компактная рация.

Руки незнакомца были на виду, холеные, с тонкими пальцами. Гранаты в них не оказалось, но был телефон устаревшей модели, на экране которого мерцал красный перечеркнутый прямоугольник – разряженная батарейка.

Ополченцы недоуменно переглянулись. Человек сидел на корточках, не поднимая головы. Он дрожал. Видимо, слышал, как по лестнице топают люди, убежать не успел и не придумал ничего лучшего, как забраться в шкаф.

Серега Липник многозначительно кашлянул, бросил на Андрея выразительный взгляд.

– Эй, уважаемый, а чего мы такие застенчивые? – поинтересовался Пашка Дорофеев.

– Позвонить хотел, – ни к селу ни к городу ляпнул Савельев. – Мол, прощайте, дорогие, не поминайте лихом.

– Классический закон подлости, – поддержал его Голуб. – Чем хуже ситуация, тем меньше зарядки в телефоне.

– Подъем, ублюдок! – сказал Андрей. – Выходи!

– Дай ты ему по башке, Андрюха, – посоветовал Костюк, добрейшей души человек.

Скрюченная личность вдруг распрямилась и вылетела из шкафа. Заблестели голубые глаза, свалился капюшон, спутанные белокурые волосы рассыпались по плечам. Это была молодая женщина, скуластая, бледная, со сведенным от волнения лицом. Она взмахнула ножом с коротким, но массивным лезвием, и Андрей невольно отступил.

– Не подходи, убью! Ненавижу вас! – взвизгнула дама.

В драку она не полезла, стояла на месте и махала ножом. Было видно, что ее насквозь пронизывает страх. Челюсть тряслась, конечности дрожали. Женщина сообразила, что выглядит как полная дура, прекратила орудовать ножом, выставила его перед собой и замерла. Большие голубые глаза наполнял не только страх. В них хватало и ненависти.

– Сюрприз, – проговорил Дорофеев. – Белокурая бестия, скелет в шкафу!

– Да вовсе и не скелет, – рассудительно заметил Ленька Голуб, большой специалист по прекрасному полу. – Вполне себе в теле, самый сок. Идейная, похоже. Может, пристрелим ее, Андрей? Посмотри, каких дел натворила! Ведь ей плевать, что от ее наводок гибнут дети и старики…

– Ненавижу вас, твари! – Женщина скалилась, шипела как гадюка. – Убивать вас буду, пока дышу. Все ваше гнусное племя, всех до одного.

– Да, это диагноз. – Андрей удрученно почесал переносицу. – Нож выброси, дура. А то ведь реально пристрелим.

– Стреляйте, козлы! – взвизгнула дама. – Всех не перестреляете!

– И все же мы попробуем, – сказал Костюк, вскинул «АК», но стрелять не стал, команды не было.

Женщина побледнела до предела. Миловидное лицо превратилось в высушенную маску, ее трясло от переизбытка эмоций. О подобных фанатичках Андрей был наслышан, хотя лично сталкиваться с ними ему пока не приходилось. Истерички с промытыми мозгами, идейные, обработанные пропагандой, свято верящие в исключительность собственной нации, прародительницы всех прочих, глубоко презирающие все, что связано с Юго-Востоком, с Россией, виновницей всех бед украинского народа. На Востоке проживает исключительно быдло, которое следует истребить.

– Точно дура. – Дорофеев вздохнул. – Но боится. Ну что, дорогая, пригласишь на белый танец? В расслабляющей, так сказать, джазовой манере?

– Не пойдет она с тобой, – заявил Голуб и оскалился. – Ты для нее не человек.

Ярость снова выплеснулась из глаз блондинки. Она поняла, что терять ей нечего. Андрей метнулся к ней, чтобы выбить нож. Вроде бы несложно, это ведь просто баба! Но блондинка оказалась шустрой, ушла из-под руки и едва не вонзила лезвие ему в бок. Благо Дорофеев вовремя подпрыгнул и нежненько прошелся прикладом по черепу очаровательной дамы. Она отлетела к перилам и выронила нож, которым сразу же завладел Липник. Белокурая бестия сползла по бетонной стенке, закатила глаза, и все решили, что она потеряла сознание.