Сергей Самаров - Зачеркнутому верить

Тоже, кстати, в Моздок. Пять офицеров спецназа ГРУ, которые не поладили с Саенковым по какому-то вопросу. Подполковник тогда точно так же сказал пилотам. Вертолет в пути потерпел аварию и упал на склон хребта. Высота была небольшая, но приземлиться было невозможно. Места для приземления не нашлось. С хребта в пропасть летели. Потом тела по ДНК определяли. Но там уже от тел-то ничего не осталось. А экипаж опытный был. Лучшие, считай, вертолетчики нашего отряда. И что случилось с машиной, никто выяснить не сумел. По склону хребта все по винтику разлетелось. Подполковник Саенков накаркал… Ладно, шуткам час, а работу делать все равно надо. Летим… В кабину сядешь, капитан, как в прошлый раз, со мной?

Я оглянулся на старшего лейтенанта Аграриева. Тот понял и согласно кивнул.

— Я пока вздремну в салоне. Глаза сами закрываются. Ночью на скале холодно было, я спать не мог. Все зарядкой грелся. А после зарядки совсем не уснешь…

Старший лейтенант забросил на одно плечо лямку своего рюкзака, на второе — лямки двух моих рюкзаков — с «Вампиром» и двумя оставшимися «выстрелами» для него, оставив мой персональный рюкзак мне, и полез в удобный салон. А я забрался на привычное уже кресло слева от пилота. Аграриев с помощью подполковника закрыл входной люк, пилот сел на свое место и завел двигатель.

— Меня тоже все в сон клонит, — сказал подполковник. — Давление стало подводить. Гипотония начинается, возрастная.

— Рановато, — посочувствовал я.

— Меньше чем через год думаю на пенсию отправиться. Буду молодежь учить.

Пока мрачный пилот не застегнул на горле ларингофон, он говорил слишком много. Мне так показалось, по крайней мере. Но впечатление о его мрачности и неразговорчивости сложилось еще во время первого совместного полета, когда он вообще больше молчал, разговаривая только по необходимости.

Переговоры с диспетчером много времени не заняли. Нам дали «чистое небо», и легкий вертолет стремительно стал набирать высоту. Еще во время первого полета до Моздока я понял, что горные пейзажи по курсу большей частью схожи и потому особого интереса не представляют. Поэтому за стекло своей прозрачной дверцы почти не смотрел.

Признаться, меня слегка озадачили слова пилота о том, что я якобы что-то не поделил с подполковником Саенковым. Вспомнилось, что и полковник Самокатова сказала мне, что я своей короткой очередью в голову следователя Халидова, когда две пули вошли в темя и через шею в тело, сорвал операцию ФСБ, которая готовилась восемь месяцев. То есть начала́ готовиться здесь же еще до приезда самого Саенкова. И готовилась, видимо, кем-то другим. Но разве есть моя вина в том, что так сложились обстоятельства? Я ведь не в Халидова стрелял, а в человека, который мог вот-вот обнаружить, что за аварией скрывается ловушка. А это могло значить, что меня пристрелят. Тот же подполковник Халидов собственноручно сделал бы это с превеликим удовольствием. Но сам я не мог узнать Халидова в том положении, в каком находился. Да и машина была заполнена дымом. Не ради же Халидова я этот дым задумывал. Узнать человека в этой ситуации можно было бы, только обняв его, хотя и не обязательно дружески. А о том, что Халидов должен ехать в кортеже, меня никто не предупредил. А сам я узнать такое, естественно, не мог. Именно эта смерть следователя Следственного комитета могла стать причиной неудовольствия подполковника Саенкова. Другой причины я не видел. Но и это тоже сильно меня не испугало. Так всегда бывает, когда делаешь свое дело — кому-то оно придется по душе, а кого-то твои действия могут и не устраивать. У каждой стороны обычно бывают собственные соображения о результате и собственный интерес в результате.

Однако объяснять все это пилоту вертолета я не посчитал необходимым. Тем более что он, как и в первый наш полет, сидел с совершенно мрачным лицом и поджимал губы.

Задняя дверь, ведущая из кабины в салон, была открыта настежь и в таком положении зафиксирована защелкой. Я видел, как развалился в кресле, вытянув ноги, старший лейтенант Аграриев. Он и в самом деле сразу заснул. Умеет, видимо, как и я, как и все офицеры спецназа ГРУ, засыпать по собственному приказу, хотя почему-то не мог этого сделать на скале ночью. Видимо, правда, ночной горный холод мешал. Я, честно говоря, в настоящий момент спать не хотел. Но был уверен, что если понадобится, то дам себе приказ, и организм, привыкший приказам мозга подчиняться, сможет уснуть. Мысли о том, что в полете следует выспаться, меня посещали.

Однако что-то мне мешало. Я не сразу понял, что мешает подполковник Сокуров. Я не смотрел на него, но периферийным зрением уловил несколько движений, которых не должно было быть. Подполковник должен был держать только ручку управления, и все. Но он несколько раз подряд протягивал левую руку и щелкал какими-то тумблерами, хотя, по моему мнению, щелкать ими было незачем.

Я искоса посмотрел на Сокурова. И сразу отметил его посиневшее лицо и плотно сжатые темно-фиолетовые губы. Это было заметно даже на загорелом лице пилота.

— Что с вами, товарищ подполковник? — спросил я, понимая, что происходит что-то экстраординарное.

— Сердце… — прохрипел Сокуров, не выпуская из рук рычаг управления.

— Надо лекарство…

— У нас обороты падают, — едва слышно сообщил подполковник. — Что-то с двигателем… Я даже не понимаю… Не отказал, но и не тянет…

Вертолет имел двойное управление. То есть, видимо, был рассчитан на инструктора и курсанта — перед моим сиденьем тоже располагался рычаг управления. Я положил на него руку, так же уверенно, как подполковник Сокуров.

— Умеешь вертолет водить? — спросил подполковник. Но вопрос его звучал не столько вопросительно, сколько утвердительно. Похоже, он знал обо мне немало.

— Взлетаю и летаю уверенно, чего не могу сказать про посадку…

— А тебе, похоже, придется именно посадку совершать. Самый сложный вид посадки! На авторотации… [1] При обычном движении вертолета используется сила воздушных потоков, которые попадают на винт сверху, почему нос вертолета в нормальном полете всегда выглядит слегка опущенным. Двигатель вращает лопасти, они преодолевают сопротивление воздуха и цепляются за него. На эффекте авторотации, то есть свободного движения винта, построена работа автожира в полете. Вперед его толкает другой винт — самолетный, а вертолетный помогает держаться в воздухе за счет эффекта авторотации, поскольку он не имеет своего двигателя. Если во время полета у вертолета отказывает двигатель, он может совершить посадку за счет эффекта авторотации. При этом нос вертолета задирается с тем, чтобы лопасти винта, вращающиеся сами по себе, при вращении цеплялись за потоки воздуха, идущие снизу.

Читать дальше