Сергей Майдуков - Смертельный капкан

— Ну, как знаешь. Будь здоров.

Соболев тяжело и вальяжно направился к лифту. Подождав, пока он уедет, Андрей попытался восстановить в памяти подробности разговора, чтобы понять, что именно понадобилось от него прокурору, но его сбил с толку звонок матери. Она была очень недовольна просьбой приехать.

— Не хочу подвергать себя такому испытанию, — заявила она, выслушав сына. — В зале наверняка будет эта гадина Светка. Не хочу ее видеть. Это выше моих сил.

— Ты сделаешь это, мама, — твердо сказал Андрей. — Если это хоть немного поможет отцу, ты не имеешь права отказаться.

— Да? А он имел право втаптывать в грязь нашу любовь? Имел право ломать свою жизнь и мою тоже?

— Про прошлые дела папы я ничего не знаю. Но Никольникова он не убивал. Это и Соболев говорит. Помнишь такого? Он сейчас главный прокурор. Думаешь, стал бы он помогать отцу, если бы считал его виновным?

— Тогда почему он просто не освободит его? — удивилась мать.

Вопрос заставил Андрея нахмуриться. Когда он оправдывал поведение Соболева мысленно, получалось достаточно убедительно. Но произнести то же самое вслух оказалось делом сложным. Фразы ускользали и путались.

— У него на то есть причины, — уклончиво ответил Андрей.

— Хорошо, — согласилась мать. — Тогда скажи мне вот что. Зачем мне производить впечатление на судей, которые и так настроены оправдать отца?

— Там свои тонкости, наверное.

— Наверное. Ладно, я приеду. Но предупреждаю: сразу после суда я уеду опять.

— К Карену Бэ?

Андрей и сам не знал, как у него это вырвалось. Но изменить что-либо было уже поздно.

— …Мой сын шпион, — произнесла мать после затянувшейся паузы. — Боже мой, боже мой… Ты что же, телефон мой проверял, Андрюша?

— Он звонил, когда тебя не было. Номер высветился, я увидел. Что здесь такого?

— Мне стыдно. Мне очень…

— Мама! Не надо оправдываться.

— Кто оправдывается? — возмутилась она. — Мне за тебя стыдно, сын. Рыться в чужом белье — это низко. Тем более в родительском.

Андрей почувствовал себя маленьким ребенком. Обиженным мальчишкой.

— Отцу, значит, нельзя? — в запале воскликнул он. — А тебе можно, да?

— Это разные вещи, — сухо произнесла мать. — Прискорбно, что ты этого не понимаешь. Я всего лишь женщина, несчастная, униженная женщина. А мой бывший муж — наглый, самоуверенный самец, без стыда и совести. Даже если его выпустят, я с ним жить не намерена. Между нами все кончено!..

Мне бы ее решимость, подумал Андрей, с облегчением выключая мобильник после пятиминутной материнской тирады.

До вечера он читал, подкручивал в доме всякие разболтавшиеся винты и гайки, листал семейные альбомы с фотографиями. Даже не верилось, что люди, изображенные на них, были когда-то счастливы вместе. Праздновали дни рождения, резвились на море, собирались под яблоней на даче. Отец и мать казались такими близкими, такими неразлучными. Куда же подевалась та связь, которая существовала между ними?

Андрей раскрыл последний альбом, где были собраны снимки примерно пятилетней давности. На них он узнавал и не узнавал себя самого. Внезапно ему сделалось тоскливо. Этого парня, положившего руки на плечи родителям, больше не существовало. От него осталось только это призрачное изображение. То же самое произойдет однажды и с тем Андреем, который теперь разглядывает старые фотографии. Был и нету.

Рассуждения о бессмертии души не вдохновляли. Если ты не помнишь, кем был и что делал в прошлой жизни, это все равно что тебя не было. Прошлый опыт, чувства, открытия, переживания — все насмарку. И это логично. Ведь не перерождаются же воробьи и жуки. Природа прекрасно находит им замену. Почему люди возомнили, что они чем-то лучше и важнее?

Из мрачного философского настроения Андрея вывел телефонный звонок. Это была Уварова.

— Не передумал насчет шампусика? — деловито осведомилась она.

— Передумал, — сказал он. — Буду.

— Тогда конфет возьми, — распорядилась Уварова. — Хочу, чтобы ты сегодня за мной ухаживал.

— А не поздновато будет? — усомнился Андрей. — Мы ведь вроде как уже…

— Вчера не считается. Я хочу сначала.

Ее убежденность в том, что все всегда можно начать заново, была по-детски бесхитростной и непоколебимой. Может быть, она знала о жизни нечто такое, чего не понял Андрей?

Дзержинский в золоченой раме был таким, каким ему положено быть: с бородкой и усами, в фуражке, в наглухо застегнутой гимнастерке. Развернувшись вполоборота, он избегал смотреть на то, что творится на столе внизу, прямо у него под носом. Устремил взгляд куда-то в сторону, слегка раздув чувственные ноздри.

Портрету было лет семьдесят, не меньше. Много всякого он повидал, кочуя из кабинета в кабинет. Кабинеты эти, называвшиеся когда-то милицейскими, стали полицейскими, но суть их не изменилась. Одно и то же происходило в них из года в год, час за часом. Никуда не исчезли из них дубинки, наручники с зазубринами и противогазы, располагавшие допрашиваемых к сговорчивости и пылкому желанию сотрудничать со следствием.

Пылилась за шкафами разнообразная стеклотара, стыдливо прятались под папками скоросшивателей фривольные журнальчики, соседствующие с презервативами, срок годности которых истекал столь же неумолимо, сколь и жизнь их обладателей.

Много повидали, многое испытали здешние письменные столы с вываливающимися ящиками и множеством инвентарных номеров на боках и днищах. Самый темный, почти черный, с одной самодельной ножкой, пережил немецкую оккупацию, с одинаковым равнодушием служа энкавэдэшникам и гестаповцам. Отступая, фашисты подожгли здание, однако толстые каменные стены не позволили пожару распространиться по всем этажам, так что многое сохранилось. Документы перекочевали в архивы, мебель была передана РОНО и управлению МВД. Меняя хозяев, стол кочевал из кабинета в кабинет, пока не попал к следователю Плотникову.

Для работы он использовал другой, светлый, увенчанный компьютерным монитором и двумя кипами папок. Стол-ветеран служил для трапез и сексуальных утех. Дивана Плотникову не полагалось по рангу, составленные вместе стулья расползались, а отдаваться на полу женщины отказывались, и никакими расстеленными пледами заманить их не удавалось: в управлении, несмотря на недавний капремонт, было полно тараканов и мышей.

— Так, Плотников, — решительно заявила Уварова, восседая на письменном столе под портретом Феликса Дзержинского. — Хорошего понемножку.

Визит в кабинет понадобился ей, чтобы вернуть на место дело Никольникова. Теперь оно было надежно упрятано в середину соответствующей стопки, так что Уварова считала свою миссию завершенной. Однако капитан полагал иначе. Поцелуи, сопровождавшиеся проникающим петтингом, только распалили его.