Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

На бесконечную серую ленту шоссе опускался плотный туман, от него сердце сжималось тоской и тревогой.

Такой туман — большая редкость на польских дорогах в мае, но уж если он ложится на землю, то лучше не ехать вовсе. Свет противотуманных фар выхватывает едва различимые контуры дорожной разметки, нечеткие очертания полосатых придорожных столбиков, размытые деревца по обочине. В конусах слепого электричества шевелятся рваные белые клочья, но что за ними — угадать невозможно. Поворот, еще поворот, пронзительный скрип тормозов, машину заносит, и усталый водитель, утирая пот, глушит мотор.

В то раннее утро, 4-го мая 1994 года, туман был особенно густ: видимость на дороге — хуже не бывает. Шоссе Варшава — Белосток, современная европейская трасса, связывающая центр страны с восточной границей, обычно оживленное, вот уже несколько часов оно оставалось непривычно пустынным.

Неожиданно где-то совсем рядом пробился мерный шум двигателя, где именно, определить было нельзя: звуки вязли в плотной вате тумана. Вскоре, однако, со стороны Варшавы «прокмонулся» громоздкий угловатый силуэт грузового «мерседеса» с двумя жиденькими каплями-фарами и морковно-алыми габаритами. Гул из тумана нарастал, и вскоре машина, ехавшая на предельно малой скорости, выплыла из молочного марева почти целиком.

Две семерки на русском номере говорили о московской прописке «мерса». За рулем двадцатичетырехтонной фуры с броской надписью «Совтрансавто» по тенту — типичный водила-дальнобойщик. Видно, большая нужда вынудила его взяться за баранку в столь опасных условиях…

Впрочем, в кабине рядом с ним сидели еще двое. Один — высокий, плечистый, с мощной бычьей шеей, выдававшей в нем бывшего спортсмена-тяжелоатлета, — все время угрюмо молчал. Зато второй — вертлявый, с выщербленными зубами и густыми фиолетовыми татуировками на руках — был неестественно весел. Сидя с краю, у правой двери, он то и дело улыбался, припоминая что-то приятное, щурился взглядом то вперед, пытаясь что-то разглядеть в парном молоке тумана, то на соседа.

— Хвост, а Хвост, — наконец-то подал он голос, подтолкнув набыченного атлета локтем в бок. — А сколько ты той лярве в Варшаве палок кинул?

Атлет насупился. Он явно не был расположен к разговору.

— А чмара-то твоя, полька, Божена, кажется, маленькая, что пацанчик, — не унимался щербатый. — Вот, помню, когда я на «общаке», — несомненно, обладатель татуировок имел в виду ИТУ общего режима, — последний год мотал, к нам пацан один в отряд заехал, из Караганды. Нормальный такой пацан: видак в отряд приволок и телек — после отбоя мы порнуху смотрели. Как новую партию кассет ему привезут — отрядные пидары так и клеются. Мы, бля, от порников в натуре возбудимся, баб ведь нет — так мы на них…

Водила-дальнобой, плюгавенький, в потертой кепке и до голубизны застиранных джинсах, видимо, опасался спутников, но во время столь пикантного монолога не мог сдержать улыбки.

— Нечо лыбиться, ты водила — так на дорогу лучше смотри, а то еще нас угробишь, — деловито прикрикнул на него татуированный и продолжил мечтательно: — Вот бы тех бикс, которых мы в Варшаве драли, да туда, на зону…

Водила, торопливо закурив «беломорину», тут же поперхнулся дымом и, чтобы скрыть свое беспокойство, принялся жевать бумажный мундштук.

— Вот бы их братве на раздербан отдать!.. Слышь, а ты с той польской биксой как?

Тот, кого татуированный пассажир грузового «мерса» назвал Хвостом, не успел ответить: неожиданно из густого тумана вырос темный силуэт в форме, стоявший рядом раскрашенный «полонез» с включенным проблесковым маячком на крыше не оставлял сомнений: это — наряд польской дорожной полиции.

— Чо это, Чирик? — Хвост вопросительно взглянул на татуированного.

— Тьфу, бля, и тут менты поганые, — засокрушался тот. — Только из России свалили — и на тебе… Слышь, водила, как там тебя, — скомандовал Чирик дальнобою. — Тормози давай…

Водитель послушно затормозил — грузовой «мерседес», скрипнув гидравликой, медленно и грузно съехал на обочину.

— Давай ты по-культурному с псами три, — предложил татуированный Чирик атлету, оценив обстановку. — Здешние мусора — не то, что у нас в Москве: по фене не въезжают…

А к кабине уже подходил полицейский. Бронежилет, короткоствольный автомат на шее, бряцающие на поясе наручники — с тех пор, как польские дороги оккупировал русский и чеченский рэкет, подобные меры предосторожности ни для кого не кажутся лишними.

— Дзень добры, паньство, — польский полицейский по-уставному приложил два пальца к козырьку. — Дорожна полицья. Прошен о лигитьмации…

— Это он документы требует, — прокомментировал опытный дальнобой.

— Ну, так дай ему, — Чирик на всякий случай поглубже засунул густо татуированные руки в карманы куртки.

Сперва пан полицьянт ознакомился с паспортами пассажиров. Все было в порядке: контрольная отметка о пересечении границы, служебное приглашение польско-российской фирмы в Белостоке, даже таможенные декларации.

— Дзенкуен, — он вновь приложил два пальца к козырьку, возвращая документы пассажирам и, обернувшись к водителю, выразительно взглянул на него.

Тот засуетился.

— Вот, вот…

Полицейский долго рассматривал техпаспорт, водительское удостоверение, командировку, накладные, сертификаты и прочие сопроводительные документы на груз. Дальнобой вылез из кабины, разминая отекшие от долгого сидения ноги.

— Гу-ма-ни-тар-на-я по-мощь, — прочитал полицейский по складам: видимо, он, закончивший среднюю школу еще при Ярузельском, когда изучение языка старшего брата по соцлагерю было обязательным для всех, еще не разучился читать по-русски. Однако тут же перешел на родной: — Пшепрашем, але цо то есть? — спросил он, стукнув костяшками пальцев по фуре.

— А я почем знаю, — дальнобой передернул плечами, всем своим видом демонстрируя безразличие к рутинной проверке. — Я человек маленький — начальство велело какие-то ящики перегнать — я и гоню.

— Добже, — полицейский недоверчиво поджал губы. — Але хцялбым забачыць…

— Посмотреть то есть? — понял водитель. — Ну, смотрите, смотрите…

Тем временем сопровождающие груз — и атлет, и татуированный — тоже вылезли из кабины. Ни Хвост, ни Чирик не проявляли видимого беспокойства: атлет лениво ковырял в зубах обгрызенной спичкой, а его напарник, закурив, осмотрелся.

Недалеко от полицейского «полонеза» слабо вырисовывался контур еще одной машины — серой «ауди». Оттуда доносилась негромкая польская речь: видимо, всего полицейских было человек пять.

Дальнобой направился в хвост своего «мастодонта», долго возился с задвижкой, а когда открыл дверцы, взору полицейского предстали ровные ряды каких-то картонных ящиков.