Валерий Рощин - Подвиг разведчика

Наблюдая за этим процессом, он нервно повел плечами и поежился — все это чертовски напоминало процедуру добровольного ухода из жизни, с той лишь разницей, что к напитку был подмешан не яд, а простое снотворное, свободно отпускавшееся в любой аптеке.

Однако скоро Антон взял себя в руки, потому как Петровская беззвучно, одними губами потребовала:

— Налей мне конька.

Он забегал по небольшой комнатке, начисто забыв, куда пристроил зеленовато-матовую бутылку, а, наткнувшись на нее под столом, быстро исполнил просьбу.

И коньяк она выпила так же легко, словно воду…

Сообразно терпеливому охотнику, дожидавшемуся, когда силы попавшейся в капкан добычи иссякнут, Князев стоял в нескольких шагах и пожирал девушку ненасытным, хищным взглядом. Ее бесспорную, ослепительную красоту не портил ни обыкновенный халатик, ни отсутствие макияжа с прической, ни простоватая — без претензий на роскошь, обстановка крохотного жилища. Но не безупречной внешностью Эвелины сейчас наслаждался мужчина, а своею полной и окончательной победой. Теперь уж он никого и ничего не боялся: ни ее сопротивления, ни возвращения Ярового, ни наказания за подмешанный транквилизатор — сегодня все происходило с молчаливого согласия Петровской. Все, до самого последнего нюанса…

Антон подкрался сзади, осторожно обнял ее за талию… И опять она отошла прочь. Походка утеряла твердость, глаза заволокло туманом — препарат не добавил сонливости, но уже расстраивал координацию, лишал последних сил.

— Свежее белье на полке в шкафу… — точно из могилы прозвучал ее голос.

Он суетливо заметался: раздвинул диван, застелил его найденным на полке выглаженным бельем, подвел и усадил на готовую постель девушку…

А напоследок даже решил покуражиться — та была еще в сознании, а он уже целовал ее в плотно сомкнутые уста и, нахально теребя пальцами сосок на груди, пытал:

— Дорогая, ты до сих пор не ответила мне… Или ты все еще не согласна стать моей женой?

Ответа он так и не услышал. Лишь выскользнувший из руки Петровской фужер беззвучно покатился по полу, выписал кривую дугу, звонко стукнулся о другой бокал и отколол от своего выпуклого бока прозрачный треугольный кусок. Она взирала на мелко дрожащий осколок, а из темно-серых глаз, наполненных жуткою пустотою, по бледным щекам одна за другой бежали крупные слезы…

Скоро взор ее окончательно помутнел, а голова упала Князеву на плечо.

— О-у!.. Пожалуй, это можно принять за положительный ответ! — расцвел он в улыбке и принялся с необъяснимой поспешностью снимать с нее халатик.

Под ним боле не оказалось элементов одежды, и данный факт даже слегка разочаровал Антона. Он опрокинул отключившуюся молодую женщину на спину, поднялся с дивана и долго с надменной усмешкой взирал на нее сверху вниз…

Да, эндшпиль во второй партии победно завершался, и от близости яркого триумфа талантливый аналитик уже ощущал себя на седьмом небе. Вот она — девушка его мечты, лежит абсолютно нагая, беззащитная, добровольно лишенная сознания а, следовательно — сдавшаяся на милость победителю после продолжительных, кровопролитных боев и затяжной осады.

— Берите, Антон, она вся без остатка ваша, — довольно продекламировал он и, не сводя с нее горящих глаз, стал медленно раздеваться.

Однако, внезапно спохватившись, затравленно оглянулся на дверь — вспомнилось вмешательство вездесущей мамаши в самый неподходящий, самый ответственный момент. Сейчас мамаша досматривала третий сон в трех кварталах отсюда — в Нейшлотском, да мало ли кому из соседей по коммуналке взбредет в голову навестить одинокую страдалицу — ежели ей вздумается стонать от удовольствия? И, путаясь в упавших брюках, он поскакал закрывать дверной замок. Потом уж спокойно разоблачился, вальяжной походкой вернулся к дивану…

Однако скоро он понял: ни о каких стонах речи быть не может…

Ему показалось очень странным, но она была другой — совершенно не такой, как пятого января в его квартире. Так же как и тогда Князев долго целовал ее в губы. Старался припомнить и изобразить те же ласки: ползая руками по прекрасному телу — гладил грудь, живот и бедра. Повторяя собственные действия четырехмесячной давности, озадаченно подтащил Эвелину к краю дивана. Наконец так же широко раскинул ее ножки…

Но ни движением, ни вздохом девушка не реагировала на прикосновения — она лежала словно мертвая, словно застывшее, оцепеневшее от холода каменное изваяние. Подспудно он ждал, желал ее страстного ответа… или уж хотя бы, чтобы билась, противилась, негодовала…

Но, нет.

Видно чувства, страсти и эмоции, некогда переполнявшие ее душу, в одночасье истлели дотла и навсегда угасли на следующий после пятого января день…

/Май 2005 г./

Непогожим весенним днем Константин Яровой пришел на свое «рабочее место» и, аккуратненько уложив на каменный цоколь костыли, уселся рядом. На плече выздоровевшей руки висел старенький аккордеон, подаренный при расставании в Беслане Ризваном Халифовичем взамен утерянного у тоннеля чеченского дечиг-пондара. Майор устроил на коленях инструмент, но расстегнуть тонкий ремешок, стягивающий меха, не торопился. Оглядевшись вокруг, посмотрел на серое небо…

Денек выдался хмурым, иногда накрапывал мелкий дождь, а холодные порывы плотного воздуха с Финского залива норовили напомнить о недавно ушедшей зиме. «Удивительно, — подумалось ему, — должно быть это же небо, эти же быстро плывущие над городом облака видит сейчас и Эвелина. Возможно, она ходит где-то поблизости, вдыхая те же весенние ароматы, и вспоминает о том же самом, что и мне не дает покоя». А мимо сновал народ, не обращая ни малейшего внимания на бородатого человека в потрепанной, но чистенькой восточной одежке, неподвижно сидящего в обнимку с аккордеоном и с грустью взиравшего куда-то вдаль…

Он вернулся в Санкт-Петербург в разгар празднования шестидесятилетия Победы. Потому, видать и удалось проскочить мимо расслабленных, нарядных милиционеров с одной лишь справкой беженца, выхлопотанной в Беслане стариком богословом. Улем вообще долго не мог взять в толк, почему, оправившись от тяжелых ран, Костя-майор не спешит объявиться властям, не идет с докладом к важным военным начальникам, не звонит в Петербург тем, кто подбирал разведчиков, отправлял их в заснеженные кавказские горы и руководил сложной операцией.

— Мы же справились с заданием — мал-чуток задержали колонну до прибытия нашей армии! — угловато пожимал он худыми плечами, широко и смешно разводя при этом смуглыми ладошками. — И командовал ты нами очень хорошо, умело. Отчего же боишься вернуться?

— Никого я не боюсь, — морщился в ответ майор. — Таким вот… уродом не хочу являться.