Александр Тамоников - Дорога жизни

– Мент он бывший. Полковник.

– Ага. Так что же, сбежал ты от нее?

– Почему сбежал? Просто расстался. Ибо и так было понятно, что все дальнейшие события будут происходить в русле того же нездорового идиотизма.

– Если бы я по-настоящему любил женщину, то все-таки встретился бы с этим папашей и поговорил бы с ним по-мужски. Расставил бы, так сказать, все точки над почками и черточки над печенью.

– «Это же не наш метод, Шурик!» – процитировал Женька голосом известного киногероя. – Ну, встретился бы я с ним, сломал бы ему пару ребер. И что с того? Во-первых, мент поднял бы жуткий скандал, накатал бы заявление в РОВД о побоях. Тогда наш добрейший капитан Паша выписал бы мне обогащенных люлей и сделал бы из меня чехол для ананасов. Во-вторых, ты мне сам неоднократно талдычил: «Настойчивость, инициатива и энтузиазм – сугубо отрицательные качества, если в одном ряду с ними не фигурирует ум». А в-третьих, Танька была такой правильной, что сама после этого наверняка бросила бы меня.

– Верно, так все и было бы.

– В общем, вместо предложения руки и сердца послал я ее семейку далеко и конкретно. В тот же день окончательно потерял веру в человечество и шоколад.

– Да оно и правильно. Если человек дожил до полтинника, то перевоспитать его уже невозможно. Тратить на такую попытку полтора часа своей единственной жизни никак не стоит, выйдет себе дороже. – Грид вздохнул и продолжил: – Знавал я таких по жизни. Пару лет назад в многоэтажном доме, где у меня городская квартира, поселился один тип лет шестидесяти. Опрятный, вежливый, гладенький. На очередном собрании жильцов избрали его старшим по подъезду. И, представляешь, словно подменили товарища! С чего, казалось бы, задирать нос человеку таких преклонных лет? Ведь карьеру уже не сделаешь, выше подъездного начальства не шагнешь. Не тут-то было! Сказано старший, значит, можно не здороваться с соседями, разговаривать с ними только по великой надобности, да и то сквозь зубы. Кто-то из наших разузнал про него. Оказалось, что до пенсии работал он мелким начальником на государевой службе, потом вышел на заслуженный отдых и чуть было не спился, оскорбленный новым статусом простого смертного. Тут-то и подвернулась ему должность старшего по подъезду. Внесла, так сказать, успокоение в ранимую душу, привыкшую разделять и властвовать. Вот такие дела, Женечка. Если в человеке дерьма с избытком, то рано или поздно оно обязательно полезет наружу.

Во второй половине полета в грузовой кабине наступила относительная тишина. По-прежнему выли турбины двигателей, грохотал редуктор, лопасти молотили по воздуху. Но народ замолчал. Люди выговорились, выплеснули накопившиеся эмоции и вдруг вспомнили о былой усталости. Кто-то дремал, опустив голову, кто-то просто сидел, уставившись в одну точку.

Минут за пятнадцать до посадки Павел поднялся, подошел к открытой дверце пилотской кабины и тронул за плечо бортового техника.

– Скоро садимся? – спросил он.

– Да, вон полоса впереди.

– Попросите руководителя прислать к вертолету машину с медиками.

Бортач нажал кнопку переговорного устройства и передал эту просьбу командиру экипажа. Тот понятливо кивнул.

Капитан вернулся на место, сел и принялся разглядывать в иллюминатор побережье.

Так получилось, что его группа задержалась в Сирии почти на месяц. Под палящим солнцем чужой страны она приняла участие в четырех довольно сложных операциях.

«Многовато будет. – Андреев вздохнул. – В России такое количество складывается за полгода. А остальное время – тренировки, медкомиссии, занятия, зачеты. Еще отдых с полноценным сном».

Он тряхнул головой, словно отгонял тяжелые мысли, и представил, как заботливое начальство наконец-то предоставит ему отпуск. Да, это больше походило на фантазию, греющую душу, чем на реальность. Но думать о служебных обязанностях ему чертовски надоело.

Он вспомнил старенький аэропорт родного города. Капитан увидел, как спускается по трапу самолета, ощутил, как полной грудью вдыхает воздух, наполненный чем-то восхитительным, бесценным, пахнущим далеким беззаботным детством.

С тех пор как Павел поступил в Рязанское училище, навещать родной город ему удавалось не чаще одного раза в год. А ведь он в нем родился и прожил более семнадцати лет.

Капитан вспомнил дорогу, ведущую из аэропорта в город, прикрыл глаза и представил, как едет по ней в такси. Вот он выбирается из машины, остановившейся напротив добротной сталинской пятиэтажки. Заходит в знакомый тенистый двор, наполненный визгом резвящейся детворы. Поднимается на третий этаж по щербатым ступеням лестницы, унимает торопящееся сердце и звонит в дверь.

Спустя некоторое время в прихожей слышатся неторопливые шаги. Дверь открывает его постаревший отец.

Родители Павла родились и выросли в городе, расположенном на берегу великой русской реки.

Отец окончил политехнический институт и работал ведущим конструктором на оборонном заводе. Человеком он был начитанным, всесторонне развитым, с хорошим чувством юмора, сразу становился душой и центром внимания в любой компании.

Мама служила в театре драмы. В тридцать пять лет она стала заслуженной артисткой РСФСР и наряду с актерской работой начала преподавать на театральном факультете консерватории. Мама была талантливым человеком. Она имела неплохой голос, прекрасно танцевала, обладала феноменальной памятью.

Семья обитала в просторной квартире старого, но добротного и красивого сталинского дома. Монолитное серое строение отгораживал от улицы уютный дворик с фонтаном, лавочками и цветочными клумбами. В соседях были уважаемые и заслуженные люди – ветераны войны, профессора, врачи, те же артисты.

Родители меж собой ладили, вели семейную жизнь в любви и понимании. Вечерами они собирались за столом и за ужином обсуждали прошедший день, в выходные отправлялись за город, гуляли по паркам или на набережной Волги.

К сожалению, ничто на земле не вечно. Закончилось тихое счастье и в семье Андреевых.

Мама скончалась в областной больнице неожиданно и скоропостижно. Ей не было и сорока пяти. Павел тогда учился в Рязани, получил известие о маминой смерти и тут же примчался в родной город. В последний путь ее провожал весь коллектив драматического театра, студенты и преподаватели театрального факультета консерватории.

Павел понимал, что рано или поздно это случится, однако не был готов к смерти мамы. Он стоял у свежей могилы и едва сдерживал слезы. На его отца, осунувшегося и как-то сразу постаревшего, было страшно смотреть.

После похорон Павел снова отправился в Рязань. Отец вернулся на завод, но стал регулярно прикладываться к рюмке. Изредка приезжая домой в очередной отпуск, молодой человек обнаруживал в квартире беспорядок, горы немытой посуды и грязного белья.