Александр Тамоников - Пейзаж ночного видения

© Тамоников А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Мирное село Харзрум Алгабекского района, затерянное в глуши Кавказских гор, отходило ко сну. Стихали дневные звуки, тускнели краски. С востока подкрадывалась темнота. Небо обложили тучи — обычное явление для второй половины сентября. Округа замирала. У подножия величавой Шайтан-горы, на склоне которой примостился аул, скапливался туман.

В давние времена аул Харзрум имел выгодное оборонительное положение — царские войска брали его неделю, погибло много солдат. Дома теснились уступами на склоне, каждое здание окружал каменный забор, и добраться до них по дороге противник не мог. С юга аул защищала отвесная стена Шайтан-горы. Со временем этот фактор потерял значение, теперь подъезд имелся к каждому строению. Аул разросся, превратился из крепости в село, но горцы по старой традиции продолжали возводить дома на уступах, обращая фасады к югу — чтобы защищать свои жилища от промозглых северных ветров и максимально использовать солнечный свет. У подножия горы располагалось сочное пастбище, где пасся местный скот, за лугом протекала извилистая речка.

Туман поднимался с пастбища, облизывал каменные террасы, тушевал петляющие по склону тропы. На западной окраине Харзрума, выходящей к извилистому Панкайскому ущелью, было тихо. На клочках каменистой земли ютились захиревшие автомастерские, дома не самых обеспеченных местных жителей. Отсюда начиналась улица Джалиля, которая проходила через весь аул — в том числе через полицейский участок и поселковую администрацию. Там же находилась небольшая мечеть, увенчанная минаретом. От забора перед станцией техобслуживания осталось одно название. Но в мастерской за коваными воротами, видимо, еще хранилось что-то ценное. Заскрипела калитка, вставленная в покосившиеся ворота, и из нее высунулась черная от грязи и загара физиономия паренька-подростка, стрельнула глазами по сторонам. Мальчишка вылез, прислушался. В округе было тихо. Смеркалось. Величаво вздымались заросшие лесом вершины. Влево убегала дорога — пропадала в каменистой низине, а далее серпантином сбегала в ущелье. В окрестных домах за окнами мерцал свет. Паренек, передвигавшийся в рваных кроссовках почти бесшумно, проказливо ухмыльнулся. За его спиной висел мешок, набитый металлическими предметами. Согнувшись в три погибели, малолетний воришка пробежал через двор — ноша за спиной негромко позвякивала, — перелез через поваленную секцию забора и спустился в канаву, идущую вдоль грунтовой дороги. Терпения хватало — вместо того чтобы припустить подальше от места «преступления», он несколько минут выжидал, прислушивался, воротил нос по ветру, собираясь выйти на дорогу, и уже полез вверх, но что-то насторожило паренька. Он застыл.

Чуткое ухо уловило гул. Со стороны ущелья приближалась машина. Мальчишка спустился на дно канавы и на всякий случай пристроил подальше от себя мешок с наворованным добром. Он терпеливо ждал. Машина не появлялась. И звук работающего мотора оборвался. Видимо, она остановилась в низине, заваленной камнями, — до нее отсюда было метров полтораста. Пацан удивился, задумчиво почесал вихор. Скорее всего, водитель не пожелал въезжать в аул, высадил пассажиров в низине. В темном воздухе заколыхались фигуры — люди гуськом поднимались на дорогу. Их было четверо. Снова завелся двигатель, но проработал недолго — очевидно, водитель съехал с дороги, чтобы не мозолить глаза редким автомобилистам. Пацаненок превратился в неподвижный камень, перестал дышать. Люди шли молча, стараясь не шуметь, и при этом тяжело дышали — пришлось подниматься по склону. Звякнул металл. Что такое оружие, на Кавказе знали даже новорожденные, поэтому мальчишка не удивился, но ему стало немного не по себе. Эти четверо были не местные, одеты хоть не в камуфляж, но как-то по-походному. Впереди вышагивал приземистый небритый тип с густыми бровями и крючковатым носом. Уроженец Закавказья — вряд ли с Северного Кавказа. Он нес в руках охотничий карабин, напоминающий автомат Калашникова. У идущего за ним оружия на первый взгляд не было, если не замечать оттопыренный бок. Рослый, подтянутый, с тяжелым взглядом, рыскающим по округе. Ему было немного за сорок, большие колючие глаза, окладистая стриженая бородка, руки он держал в карманах длинной брезентовой куртки. У двух последних была славянская внешность — первый постарше, второй моложе. Оба несли гладкоствольные охотничьи карабины. Последний постоянно озирался и наступал на пятки товарищу.

— Микола, мать твою, все ноги оттоптал… — шипел тот. — Куда торопишься, кретин? А ну, отстань…

— Так не видно ні хріна в цій темнотюке… — бурчал на украинской мове замыкающий. — Довго ще тягнутися? Приперлися на край світу, блін… Чуеш, Нарбула, довго ще телепать?

— Микола, пасть закрой! — бросил через плечо мужчина с окладистой бородкой. У него был отличный русский язык, почти без акцента, и запоминающийся бархатный баритон. — Когда надо, тогда и придем. Звиад, еще метров двести, за овчарней — направо.

— Понял, Нарбула, не промажем, — проворчал возглавляющий процессию грузин. Вот он говорил с сильным акцентом.

— За овчарней, — усмехнулся украинец. — Там овчарок держат?

— Овец, тьма ты необразованная, Микола, — буркнул второй обладатель славянской внешности.

Странная процессия растворилась в полумраке. Голоса затихли, и снова навалилась глухая тишь. Мальчишка в канаве облегченно перевел дыхание. Обнял свою добычу, выбрался на дорогу, навострился перебежать к противоположной обочине, но вдруг остановился, скорчил задумчивую мину, уставившись вслед незнакомцам. Проснулось любопытство, сгубившее не одну тысячу кошек… Он колебался — с одной стороны, страшно, с другой — интересно. Люди незнакомые, кто такие, куда идут? В итоге любопытство перетянуло. Пацаненок спустился в канаву за дальней обочиной, пристроил там мешок, выбрался и припустил на цыпочках за незнакомцами…

Он догнал их, когда они сворачивали в переулок, приглушенно ругаясь. Еще бы не ругаться — запашок вблизи овчарни царил знатный. Люди пропадали в узком пространстве между заборами, в него с трудом могла бы протиснуться машина, а мальчонка, прижимаясь к ограде, крался за ними. В этой части аула на краю проулка располагалось лишь одно домовладение. Перед ним раскинулся пустырь, за пустырем — уложенные штабелями бетонные блоки, ржавый трактор без гусениц, давно превратившийся в унылый памятник.