Андрей Орлов - Экипаж. Предельный угол атаки

Вне себя от радости он прибежал в дом, разбудил летчиков. Все сгрудились вокруг ведра. Серега демонстративно вылил на пол его содержимое, чтобы все видели, что это – вода. На дне осталась копошащаяся кучка червей. Приятели смотрели на них задумчиво, не поддаваясь эмоциям.

– Отлично, – неуверенно сказал Глотов. – Примите поздравления, корнет. Теперь мы еще и при мясе.

Но, в принципе, колодец заполнялся. Наутро вода сделалась чище, червей стало меньше, к вечеру следующего дня уже можно было мыться. Узники боялись, что придут специально обученные люди и вновь займутся возведением саркофага, но пока никто не приходил.

В это время с Витькой происходили удивительные метаморфозы. Он почти перестал помогать товарищам в подготовке к побегу, даже вид не делал, что работает! Глотов пошутил, что у парня, дескать, переоценка ценностей и понятие «работа» не входит даже в первую их десятку. Витька валялся, часами глядя в потолок, блуждал по двору, как лунатик, тоскливо смотрел куда-то вдаль.

Летчики переглядывались, пожимали плечами. Может, в его организме чего-то не хватает кроме мозгов? Но в душу ему они не лезли. Однажды товарищи застукали этого субъекта за приватным разговором с переводчиком. Витька покраснел, отделался молчанием. Потом опять. Пилоты видели, что Миша охотно отвечал на его вопросы.

– Чего ты к нему пристаешь? – спросил Глотов.

Витька отмахнулся и заявил:

– Да просто интересно, как они тут жить умудряются.

К вечеру возникла знакомая картина. Двое охранников ввели во двор Карпатова. Миша отирался у них под ногами.

– Нет, ты скажи!.. – наседал на него Витька.

У переводчика было благодушное настроение, он охотно болтал.

– Нет, – объяснял Миша, явно тронутый интересом русского летчика к мусульманской тематике. – Вторая жена можно, если первая разрешит.

– Ни хрена себе матриархат! – возмущался Витька. – А если не разрешит? Чего же теперь – терпеть?

– А если не разрешит, то, это… разойтись можно.

– Слава богу! – обрадовался Витька. – А развестись, наверное, сложно?

– Нет. Не очень. Просто три раза ей скажи: «Развод, развод, развод» – и все. Должна сразу встать и уходить. Второй раз жениться – опять калым заплачивать.

– Подожди, – не понимал Витька, – Процедура у вас, конечно, упрощенная, но после что нужно сделать, чтобы она ушла?

– Да ничего. Просто скажи ей: «Развод, развод, развод». Сразу согласится. Так принято. После тебя ее никто не возьмет, будет голодная, умрет как собака.

Витька решился забросить удочку. Сколько можно ходить вокруг да около?

– А скажи, Миша. – Он замялся, покосился по сторонам, понизил голос. – Что надо, чтобы ислам принять? Как это делается, ну… в натуре? Заявление писать, или как?

Миша не удивился, засмеялся и ответил:

– Нет, не надо писать заявление. Просто скажи.

– Кому?

– Имаму или начальнику тюрьмы Махмуду.

– И что тогда? – возбудился Витька. – Приму ислам, и меня освободят?

Миша кивнул.

– Конечно.

– А жить я где буду? Тут, с вами, в Кандагаре?

– Можешь Кандагар, – подумав, допустил переводчик такую возможность. – Можешь ехать другой город. Куда хочешь. Аллах разрешает куда хочешь. А почему ты не хочешь остаться Кандагар? Самый хороший город. В нем красивые дома, мечети. Это… – Миша задумался.

Из него вышел бы весьма скверный туроператор.

– Здесь красивые памятники Кандагар, да. Это… – Он наморщил лоб. – Самый лучший, как у вас говорят, мавзолей, да, делателю государства Афганистан. Ахмад-Шах, да! Но не Масуд. – Миша яростно замотал головой, чтобы Витька чего не подумал. – Масуд другой, он плохой. Хороший Ахмад-Шах. Кандагар был столица, вот. У мавзолей есть красивый кипарисовый аллея и двенадцать усыпальниц. – Миша натужился, выдавливая из себя это последнее, совсем уж невероятное. – Там, где лежат сыны Ахмад-Шаха. Очень красивый город, – завершил он монолог тем же, чем начал.

– А в Пакистан можно поехать?

Миша пристально посмотрел на Витьку и ответил:

– Потом можешь и в Пакистан идти… ехать.

Витька вздрогнул. За стеной проходила колонна грузовиков. Лязгало железо, надсадно ревели моторы.

– Я сказать Махмуду? – Переводчик хитро прищурился.

– Нет, что ты, – испугался Витька. – Это я так спросил. Потом, может быть…

Остаток вечера он изображал из себя взрослого, сидел нахохленный, думал. Витька вернулся в дом, когда все легли, прошел в казарму мимо Карпатова, скрипнул дверью, на цыпочках отправился к своему лежаку.

– Рассказывай, полуночник, – негромко сказал Глотов.

– Чего рассказывать? – Витька застыл, покрываясь коркой ужаса.

– О чем вы там с Мишей шушукались?

– Когда? – состроил дурачка Витька.

– Смотри, я сейчас встану, быстро вспомнишь!

– А что, нельзя? – заволновался Витька. – Не ваше дело, с кем и зачем я разговариваю.

Он прыгнул на лежанку, накрылся с головой, стучал зубами, переживал.

Но в этот час бодрствовал не только Глотов. Серега подобрался, сдернул с парня одеяло.

– Витек, ты не понял, – заявил он. – Мы не шутки шутим. Рассказывай.

– Обойдешься! – взвизгнул Витька. – Отвали, Серега, не твое собачье дело. – Он принялся натягивать на себя одеяло, но Серега не отдавал. – Отвали, я сказал, а то тресну!

Проснулся Вакуленко.

– Хлопцы, шо такое?

– Событие века, – объявил Серега. – Наш Витек Карданников обрезание сделать собрался.

– Кому? – не понял Вакуленко. – Карпатову, что ли?

Глотов засмеялся.

Вакуленко сообразил и осведомился:

– А он теперь еврей?

Глотов загоготал в подушку, вернее, в ворох тряпок, обмотанных простыней и выполняющих роль таковой.

– Обрезание делают не только евреи, но и мусульмане, – сказал он, когда смешинка покинула его рот.

– А вот тебя не спросил! – бормотал Витька, продолжая борьбу за одеяло, переросшую в глухую потасовку.

Витька отбивался ногами. К хохлу подключился Глотов. Вдвоем быстро оставили Витьку без укрытия и сбросили на голый пол. Глотов так увлекся, что сунул Витьке по печени.

– Да ты шо?! – осудил товарища по несчастью Вакуленко. – Так не можно.

– А сколько нам еще тут сидеть? – заголосил Витька. – Разве мало уже торчим? Вы как хотите, а я гнить до конца жизни не намерен! Думаете, выпустят они нас? Ага, и ручкой помашут на прощание. Держите карман шире! Сидим тут как упыри четвертый месяц! – Витька треснул ладонью по полу. – Все, каждый сам за себя! Уж я-то их перехитрю! Сделаю вид, что возлюбил ихнего Аллаха, а сам через полгода в Пакистан, там в посольство и домой, только меня и видели! А вы сидите тут, кисните! Пошли вы все, я ваши рожи больше видеть не могу! Я жить хочу! У меня бабы не было! Я пользу своей стране хочу принести – и не в мертвом виде, а в живом!