Александр Тамоников - Сирийские спартанцы

«Старик» Устинов, когда ему не спалось, вечно о чем-то спорил с двадцатидевятилетним парнем из глухой уральской деревни. То о политике, то об экономике, в которой оба почти не соображали. Или о бытовых мелочах.

Очнувшись от своих воспоминаний, Павел лежал с закрытыми глазами и слушал.

– …Да-а, и ничего им не делается. Все хапают, хапают, хапают… И когда наконец нажрутся досыта?

– Как говорил покойный Трахтенберг, деньги не пахнут.

– Может, и не пахнут, только нам от этого не легче, – проворчал Борис Устинов. – Вон давеча огромный ледокол достиг Северного полюса с олимпийским огнем. Неужто не жалко им тратить такие деньжищи на дешевый спектакль? Говорят, что в нашей стране две беды – дураки и дороги. Нет, Анатолий! Беда только одна – дураки. А дороги – чисто следствие.

– Это верно, – не стал возражать пулеметчик. – Вот скажи мне, Боря, кого в нашей стране больше: бедных или богатых?

– Спросил тоже… Бедных, конечно!

– Точно – бедных. А что есть у них из полезного, кроме выслуги лет, диагнозов, облезлых котов и фикусов на подоконниках?

– Ну… либо жилье, либо старенькие «Жигули».

– Верно. Вот тебе и две дойные коровы. За пользование машинкой раскошелься на страховочку, на топливные акцизы и на транспортный налог. Владеешь квартиркой – плати за капремонт и налог на недвижимость. И это не считая космически завышенных тарифов на ЖКХ.

– Короче, нас имеют, вот и все, что мы имеем…

Павлу стало невесело и скучно от этих разговоров. Как сказал Шекспир в восемнадцатом сонете, «нельзя жить в обществе и быть свободным от проблем этого долбаного общества». Так зачем выносить друг другу мозг?

Он посмотрел на часы. Пять вечера. До подъема и ужина еще оставалась уйма времени.

На этот раз группа обосновалась для отдыха в лесистом устье неширокой речки. Ближайший населенный пункт находился далеко – километрах в пяти. Лесок был довольно густой, надежно закрывая бойцов от тех сирийских крестьян, что вышли днем обрабатывать свои виноградники. Ближе других – метрах в пятистах от лесочка – трудился тщательно загорелый дед лет восьмидесяти.

Правда, этот чудесный лесочек они нашли со второго раза. Сначала обосновались в кустах на небольшом холме в пятистах метрах от бетонного забора. Вроде все было нормально: выставили дозор, Павел поговорил с Шестопаловым, связист отправил тому посылочку в виде файла с записью последнего фейерверка, покушали, легли отдыхать.

А в одиннадцать утра Лихачев разбудил:

– Сработали наши растяжки, Паша!

– Откуда знаешь? – проснувшись, вскочил тот.

– Один из дозорных только что доложил. Да не колготись! Там группа турок шла по нашим следам – человек семь-восемь. Половину осколками завалило, другая половина резко повернула обратно.

– Обратно, говоришь?

– Ну да!

– А где гарантия, что они не пошли за подмогой?

Капитан промолчал, так как никто такой гарантии дать не мог.

– Вот и я об этом же, – потянулся за ранцем майор. – Труби сбор, и сматываемся подальше.

В итоге группа переместилась на запад еще километров на пять, пока не вышла на лесистое устье. «Сюда они точно не дойдут, – решил Павел. – Во-первых, далековато. Во-вторых, опасно – здесь уже можно огрести от российской авиации, которая часто появляется в небе».

– …Вылетает мне навстречу чудо-юдо-рыба-хрен. Охранник называется. И именно вылетает, а не выходит! Черная форма, табличка к груди прибита – типа «ФГУП МВД РФ ОХРАНА». Рожа такая, будто дерьма наелся… – рассказывал очередную историю из своей жизни Горбенко. – Вылетел и давай орать: «А ну-ка, ты, свалил в ужасе отседова! Не работает заведение!» Я ему, мол, милейший, там холодно и ветер, да и вообще вы б, прежде чем мне предъявы «тыкать», научились бы вежливости. А то я таких хомячков еще в детстве отлюбил…

– А он чего? – интересовался снайпер.

– Он… Бессонные ночи и кроссворды из пяти слов уже оказали свое разрушительное воздействие на остатки разума этого идиота. С победным кличем «Уха-ади-ина-ах!» он все-таки попытался силой выгнать меня на улицу, и…

В гражданской жизни прапорщик Анатолий Горбенко был очень спокойным и стеснительным гигантопитеком, за что окружающим часто хотелось ему сказать большое человеческое спасибо. Ведь если бы в его характере преобладало буйство, то бед бы он натворил немало. Толя уважал холодную водочку под горячую закусь. То есть человеком был, несомненно, русским. А еще он виртуозно ругался матом, составляя на лету гениальные фигуры речи. Бывают такие люди на Руси, которым нужно вообще запретить разговаривать без мата, поскольку у них это получается воистину изящно. Иногда от его словоформ где-то в сибирской тайге дохли зайцы и осыпался кедр.

Насколько он был крепок здоровьем, легко догадаться по одной истории, произошедшей с ним во время лечения в военном госпитале имени Бурденко. Он до сих пор сохранил об этой «больничке» самые теплые воспоминания, так как прибыл туда на носилках, а покинул вполне здоровым мужиком.

В отдельной палате личный состав спецназовцев подобрался холостой и жизнерадостный. Санитарками в госпитале работали в основном молоденькие девушки, имеющие лимитную московскую прописку и учившиеся в медицинском колледже. Палату, в которую поселился наш израненный герой, в качестве санитарки обслуживала девица редкой красоты и с явными садистскими наклонностями. Она кокетничала со всеми пациентами одновременно, но доступ к телу не дозволяла.

Госпиталь являлся военным учреждением, и в нем соблюдался режим секретности, поэтому никто не знал, когда ему предстоит операция. Соответствующий график висел в ординаторской. Садистка-санитарка подглядывала, кому и когда назначено свидание с хирургом, и в ближайшую после операции ночь обещала отдаться. Будучи девушкой не только красивой, но и честной, она прибывала вечером в день операции в вызывающих нарядах, накрашенной и пахнущей дорогим парфюмом.

После хирургического вмешательства, когда у человека был распорот живот или вскрыта грудная клетка, ему было больно даже кашлять, сморкаться и глубоко дышать. О физических упражнениях на любовном ложе не приходилось и думать. Ослабленные потерей крови военнослужащие очень переживали, клялись в любви до гроба, обещали горы золота и мехов, но… красавица объяснений не принимала; отказ от близости немедля истолковывался недостатком любви, и она расставалась с несчастным навсегда.

И все же опасные игры с сотрудниками элитных подразделений Российской армии не могли продолжаться бесконечно. Однажды на ее зов откликнулся прапорщик Горбенко. Она точно знала, что его операция закончилась два часа назад, и поэтому безбоязненно провела избранника в операционную и позволила себя раздеть, а также положить на операционный стол.