Владимир Першанин - «Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион»

Неизвестно, чем бы все кончилось, но на помощь подошли «тридцатьчетверки», а по хвосту колонны ударили тяжелые самоходные установки «ИСУ-122» полковника Цимбала. С расстояния полутора километра на «пантеры» обрушились фугасные снаряды весом 25 километров.

Они огрызнулись и сумели вывести из строя две самоходки. Но через несколько минут снаряд «ИСУ-122» проломил броню одной из «пантер», и машина загорелась. Вторая «кошка», получив удар в лобовую броню, пятилась назад, увязая в мягкой почве своей излишне тяжелой массой в сорок три тонны.

Еще одно попадание сорвало башню с погона. Механик попытался уйти, но окончательно завяз в болотистой ложбине. Не смогли оказать отпор и остатки батареи 105-миллиметровых гаубиц.

Цимбал действовал напористо, экипажи были хорошо подготовлены. Все три гаубицы попали под огонь осколочно-фугасных снарядов. Через четверть часа в заслоне остались лишь расчеты противотанковых ружей и пулеметчики. Они понимали, что ничего не смогут сделать с русскими тяжелыми самоходками, которые приостановились, пропуская вперед саперов и десантников.

К оберсту подбежал дивизионный врач. Они были ровесниками и давно знали друг друга. Но, в отличие от приятеля, старый хирург дослужился лишь до майорского звания.

– Пауль, сейчас начнется бойня, а у меня на руках полторы сотни раненых.

– Она уже идет, – флегматично заметил оберст. – У тебя раненые, а у меня приказ прорываться. Хочешь, чтобы нас объявили предателями?

– Я не хочу, чтобы всех нас насадили на штыки. В том числе раненых.

– До этого не дойдет. Колонну добьют русские танки и самоходки.

– Тогда решай быстрее! – в отчаянии крикнул хирург. – Каждую минуту гибнут люди.

К врачу присоединились начальник штаба и несколько старших офицеров. Они доказывали оберсту что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Заместитель командира дивизии колебался. Сильный взрыв заставил всех пригнуться. Оглядевшись, офицеры увидели горящую «пантеру». Экипаж взорвал поврежденный, застрявший в болоте танк.

– Тяжелые «штуги» и «Т-4» почти все выбиты, – сказал начальник штаба.

С воем пронеслись два снаряда. Один из них рванул возле трехосного грузовика «ман», набитого солдатами. Взрывная волна и осколки разодрали в клочья тент, из кузова прыгали солдаты. Грузовик загорелся. Молодой лейтенант вывалился из кабины и полз, волоча перебитые ноги. Возле кузова шевелились несколько тяжелораненых.

– Безобразие, почему они не спасают своего командира? – воскликнул адъютант.

– Боятся, что русские вложат туда еще один снаряд, – сказал начальник артиллерии.

Он не ошибся. Еще один гаубичный фугас взорвался возле горевшей машины. Из наполненных под завязку баков выплеснулся и вспыхнул бензин, сжигая раненых и убитых.

– Распорядитесь насчет белых флагов и прочего, – выдавил после небольшой паузы заместитель командира дивизии.

– Это приказ? – уточнил начальник штаба.

– Вам что, неясно? Ну, уж не личная просьба. И разъясните своим людям, – обратился оберст к офицерам, – чтобы не взрывали боевую технику. Русские воспримут это как дальнейшее сопротивление.

Немецкие офицеры и солдаты всегда славились своей дисциплинированностью. Через короткое время были улажены все формальности с представителями Красной армии, и на обочине дороги выстроилась длинная шеренга пленных.

Винтовки и автоматы были сложены несколькими большими грудами. Отдельно стояли пулеметы, лежали противотанковые ружья, множество гранат. Кроме дисциплины немцы отличались и аккуратностью.

Вместе с подчиненными оберста сдалась еще одна колонна, влившаяся в его группу на последнем отрезке. Неуютно чувствовали себя с полсотни эсэсовцев, которые держались отдельно. Некоторые из них жалели, что сдались в плен, но другого выхода не оставалось.

Все видели, как пыталась прорваться группа эсэсовцев и власовцев. Они не верили, что им сохранят жизнь, и шли напролом. Почти все были уничтожены пулеметным огнем, сумели скрыться в лесу не более пяти-семи человек. Остальные лежали на песчаных холмах.

Между телами ходили русские солдаты, собирали оружие, документы. Изредка стучали короткие очереди или одиночные выстрелы. У молодого эсэсовского лейтенанта (штурмфюрера) не выдержали нервы.

Во главе карательного взвода он сжигал перед отступлением белорусские деревни. Его подчиненные расстреляли и бросили живьем в колодцы несколько десятков мужчин и подростков, якобы за связь с партизанами.

Доказательств не было, но они и не требовались. Штурмфюрер, как и его люди, вошли во вкус жестокости и убийств. Несколько человек лейтенант расстрелял лично короткими очередями в живот, показывая свое хладнокровие.

Из колодцев доносились крики тонущих людей. Не обращая на них внимания, эсэсовцы из его взвода втащили в один из домов двух девушек, а третью предложили штурмфюреру. Девушке было лет семнадцать, и она была красива. Командир карательного взвода с трудом удержался от соблазна и небрежно отмахнулся:

– Возьмите ее себе. Только не оставляйте после себя следов.

– О, нет, – заверил его помощник, бывалый роттенфюрер.

Через полчаса дом, где эсэсовцы развлекались с девушками, горел.

Вспоминая все это, шарфюрер со скрытым страхом гадал, что будет дальше с ним и остальными пленными эсэсовцами.

Ходили жуткие слухи, что русские мстят эсэсовцам, забивая стреляные гильзы в голову. Связывают и суют за пазуху гранаты с выдернутым кольцом, а потом смотрят со стороны, как разлетаются внутренности.

Такими вещами (и пострашнее) занимались сами «рыцари эсэс». Некоторые ожидали, что им отплатят той же монетой. Штурмфюрер выхватил тщательно спрятанный карманный пистолет «уник-элит» и без раздумья приставил к виску.

– А ну, не балуй! – кинулся к нему сержант с автоматом наизготовку.

Раздался сухой щелчок. Пистолет был слабый, калибра 6,35 миллиметра, маленькая пуля не сразу убила штурмфюрера. Его перевязали и отнесли к остальным раненым. Опытная медсестра покачала головой, а когда очнувшийся офицер потянул к ней руку и стал просить о помощи, она лишь вздохнула:

– Тебе уже никто не поможет. Молись своему богу, если он у тебя есть.

По щекам шарфюрера скатилась слеза.

Человек двадцать власовцев, переминаясь, смотрели на особиста Артюхова, которому поручили отвезти их в штаб дивизии. Солдаты из комендантского взвода стояли настороже, они знали, что власовцам терять нечего.

– Что, до ближайшего леска прогуляемся, а там прости-прощай, моя Маруся. Постреляете нас?

Это проговорил высокий крепкий парень в пилотке с орлом. Артюхов равнодушно отозвался:

– Судить вас будут. А предателей не расстреливают. Вешают.