Сергей Зверев - Крестовый перевал

— Когда-то меня водил за руку по этой улице дедушка, — посмеиваясь, поглядывает на долгострой Серафима. — Водил и мечтал о том, как мы с ним пойдем на спектакль в новый сияющий волшебным светом Театр юного зрителя.

Один бок и часть фасада здания отделаны зеркальными стеклами с магическим, синеватым отливом. Отделка произведена так давно, что замечательным стеклам грозит участь козырька из стальных конструкций. Практически готовый козырек приговорили и уничтожили за моральную старость.

— Наверное, мне исполнилось тогда лет пять или шесть, — вспоминает девушка. — Значит, дедушкиному обещанию — четверть века. Представляешь? Мой дедушка давно умер, а недостроенный ТЮЗ так и стоит вечным памятником людским порокам…

Сильно подмечено. Оттого гости и называют наш многострадальный город «Гадюкино», что ничего в нем не меняется к лучшему. Старый советский аэропорт, со всех сторон окруженный городскими кварталами; допотопный мрачный вокзал, умирающие очаги культуры… Но что поделаешь? Мы же не варвары, чтобы за воровство отрубать руки! Мы народ гуманный, добрый, жалостливый. Вот и терпим.

Усмехаюсь:

— Вообще-то, эта стройка старше меня. А мне уж скоро стукнет сорок.

— Сорок? Ах, ну да — ты же ровесник Андрея. С ума сойти — стройке сорок лет! Нужно послать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.

— Будет тебе, Серафима. В современном миропорядке многие вещи вызывают недоумение с острым желанием материться. К примеру, шлюхи, поющие со сцены о любви, или политики, молящиеся Богу в церкви…

Мне удалось вторично вытащить ее на прогулку по вечернему городу. Она не сопротивлялась, не отыскивала веских причин для отказа. Просто согласилась и спросила, где я буду ее ждать.

Планов у нас никаких. Посидели часок в кафе, а теперь просто болтаемся по центру и говорим, говорим, говорим…

В гарнизоне под Ставрополем у меня имеется подружка — симпатичная блондинка по имени Наташа. Кстати, ровесница Серафимы. Но у нее муж, дети и домашние животные в ассортименте. Она все еще красива. У нее великолепные глаза азиатки и бешеный темперамент. Она дважды рожала, но сохранила стройное и упругое тело семнадцатилетней школьницы. Наши отношения развивались стремительно, пока не достигли интимной близости. Лежа в постели после исступленного секса, я вдруг отчетливо осознал: этого вполне достаточно, и ничего, кроме секса, мне от Наташки не надо. Похоже, и она была того же мнения. Мы не виноваты — это рефлекс, стереотипная реакция.

Здесь же совершенно другое. Всякий, пообщавшись с Серафимой, непременно заметит чувство собственного достоинства, высокую породу и невероятную красоту ее внутреннего мира. Я хоть и провел большую часть жизни в обществе с ограниченным запасом слов, но искусство и красота — вещи понятные любому неандертальцу. Есть такие женщины, рядом с которыми даже мужланы, похожие на диких зверей с сомнительным налетом разумности, преображаются: ищут урну, чтобы выбросить окурок; шарят по карманам в поисках платка, коего там отродясь не бывало; роются в лексиконе, выбирая выражения помягче, покультурнее…

Это тяжелый труд и большое искусство — быть такой женщиной. Серафима именно такая. И поэтому я не удивлялся своему желанию как можно чаще находиться рядом с ней.

Памятник долгострою остался позади, а вместе с ним ушли и неприятные мысли о глупости, ненасытности и жадности нескольких поколений саратовской власти. Да и не стоит власть того, чтобы о ней долго думать и говорить.

В сумочке у Серафимы звонит телефон. Коротко переговорив с кем-то, она смотрит на горящий экран, листает странички. Вздохнув, прячет аппарат и невесело сообщает о недавнем телефонном разговоре с тетей Дашей.

Настороженно интересуюсь:

— У нее что-то случилось?

— Как сказать?… Плакала. Жаловалась на Юру, просила поговорить с ним.

— А где он, кстати?

— Не знаю, — пожимает она плечами.

— Вот и я не знаю. Второй день пытаюсь дозвониться…

— Безуспешно?

— Этот охламон просто сбрасывает звонки.

Молча проходим мимо цирка и работающего фонтана в виде одуванчика. Небольшая площадь полна молодежи; отовсюду доносится музыка. От Крытого рынка направляемся к дому Серафимы.

Искоса поглядывая на расстроенную спутницу, беру ее под руку и заверяю:

— Ладно, не грузись — сейчас провожу тебя и заеду к Дарье Семеновне. Выясню.

— Но тебе придется идти домой за машиной.

— Я на такси. Так получится быстрее.

— Перезвонишь мне тогда, ладно?

— Конечно…

Конечно, перезвоню. Когда доберусь до района, где находится квартира тети Даши и Юрки. А это не так уж близко…

Расставшись с Серафимой, иду сквозь темную арку с твердым намерением поймать такси — пешочком нагулялся до одури. Да и время недетское — Дарья Семеновна скоро досмотрит последний сериал и уляжется спать.

Помня о странных встречах под аркой, сбавляю шаг и невольно прислушиваюсь…

Никого. Во дворе и на улице — пусто.

Добравшись до оживленной трассы, вскидываю руку и с удовольствием усаживаюсь на заднее сиденье тормознувшей рядом «десятки». Ехать минут двадцать, если не упереться носом в пробку. Однако для серьезных пробок слишком поздний час, и мы движемся по городу достаточно быстро.

Расслабленно взирая в окно, размышляю о младшем Ткаче. О его студенческих увлечениях написанием троянских программ, о взломах неприступных немецких сейфов; об отсидке в колонии; и нынешних увлечениях странными сайтами; о необъяснимой нервозности…

Где его носят черти? Задумал очередную пакость или отрывается по полной, как и положено молодому холостяку? Завис у Ирэн или опух от бухары и отлеживается у друзей-собутыльников?…

Я частенько ворчу в адрес Юрки, и лишь воспоминания о собственной веселой молодости остужают эмоции, заставляют сменить гнев на милость — ведь мои юношеские увлечения были ничуть не лучше и немногим чище его увлечений. Короче говоря, я готов был простить ему многое, только не возврат к старым грешкам. Любой человек вправе совершить ошибку. Но разница заключается в том, что умный их не повторяет, а безалаберный дурак только тем и занят, что наступает на одни и те же грабли…

Перед поворотом на улицу Чернышевского — одну из немногих широких магистралей Саратова мы все-таки застреваем в небольшой пробке, растянувшейся на квартал-полтора, и оказываемся зажатыми со всех сторон. Справа огромный автобус, впереди «Газель», слева иномарка. Назад оглядываться лень — там тоже тарахтит чей-то двигатель. В открытые окна начинает просачиваться едкий запах выхлопных газов…

Наконец, проехали пробку, и транспорт, подобно вскипающему шампанскому, с ускорением устремляется на свободу. Мы обгоняем нескончаемый поток автобусов, а мощные иномарки не оставляют нам шансов и резво уносятся в сторону Заводского района. Я радуюсь относительно свежему воздуху, коим наполняется салон легковушки.