Александр Тамоников - Синдром войны

– Мы уже спускаемся! – донеслось из дома.

С лестницы что-то посыпалось, загремел металл.

– Да спускайтесь, кто не дает? – буркнул Гуляев.

Снова глупость! Почему этот опытный мужик поступил так неосмотрительно? Мало получил в свой бронежилет? Гуляев привстал на одно колено, а затем и вовсе поднялся, видимо, собрался лично поприветствовать сдающихся солдат.

– Гуляев, ложись! – крикнул Стригун.

Эти парни и не думали никуда выходить. Один из них спустился на первый этаж и открыл огонь из окна! Гуляев зазевался, почему-то вбил себе в голову, что опасность миновала. Пули били по нему в упор, рвали ватник, мяли пострадавший бронежилет. Он выронил автомат, зашатался, повалился навзничь, разбросав руки.

Алексей заорал от злости, долбя без остановки по подставившемуся солдату. Тому не удалось порадоваться за свои успехи в стрельбе. Одна из пуль сбила каску, другая раскроила череп, третья выбила глаз. Его отбросило от окна как пустую картонную коробку.

Взбешенные ополченцы с диким ревом бросились к дому. Алексей опередил прапорщика, первым запрыгнул на заднее крыльцо.

На улице уже достаточно рассвело, утренний свет проникал сквозь оконные проемы. Бойцам не пришлось бродить впотьмах. В здании царил хаос, громоздились, груды мусора. Но несущая стена уцелела. Сохранилась и лестница, хотя и без перил.

Наверху топал слон, что-то падало. Похоже, у последнего бойца окончательно сдали нервы.

Гранаты у командира кончились. Хорошего помаленьку, как говорится. Патроны еще были, но совсем немного. Алексей сменил магазин, передернул затворную раму и ступил на лестницу. Наверху мелькнула тень. Только бы не граната! Два варианта: нырять под лестницу или швырять обратно. Второй вариант – сплошная фантастика.

Но у бойца не было гранат, он что-то вскрикнул, выстрелил по пустому лестничному пролету. Алексей отозвался бесполезной, но устрашающей очередью. Снова топот наверху. Что он там делает, бегает вокруг лестницы?

– Эй, урод, держи гранату! – крикнул Стригун, подобрал с лестницы кусок кирпича и забросил его наверх.

Боец повелся, ахнул, поскользнулся. Пара секунд, чтобы с ним разделаться! Алексей бросился наверх, прыгая через ступени, не заметил под ногой кусок штукатурки и рухнул. Острая боль пронзила коленку, загорелись отбитые ребра. Хорошо, автомат не выпустил!

С ревом трактора, идущего на обгон, мимо него пробежал прапорщик Кульчий. За этим последовало что-то невообразимое. Противники орали и давили на спусковые крючки. Не было и нет справедливости в этом мире! Только рулетка – исключительно русская!

Когда Стригун поднялся, прапорщик Кульчий катился обратно по ступеням. Его лодыжка зацепилась за стержень, торчащий из бетона. Он не шевелился, лицо было залито кровью.

Алексей бросился наверх, обуреваемый яростью, с отключенным рассудком. Но сработал профессиональный инстинкт. Стригун прыгнул с вывертом и на площадку между маршами приземлился спиной вниз. Его руки плотно сжимали автомат.

Забыть про боль! Все решат не мгновения, а их доли!

В полумраке что-то мельтешило. Он ударил, не целясь. Потом крест-накрест – второй очередью. Человек повалился головой вперед, слетела каска. Руки в кожаных перчатках свесились на лестничный пролет. Нет, не проведешь, бронежилеты у украинского спецназа качественные. Алексей хлестнул третьей очередью. Теперь у него уже было время прицелиться. Вот они, десять контрольных в голову! Пули вскрыли череп, кровь хлынула как из горшка, и Стригуну пришлось срочно отползать, чтобы не попасть под этот душ.

Топали парни. Кто-то лез в окно, кто-то воспользовался традиционным способом проникновения в здание. Мимо пробежал Семицкий, дал круг по второму этажу. Потом он помог Алексею подняться. Жутко болело разбитое колено, саднили ребра.

«А вот теперь твоя победа – Пиррова. Она равносильна поражению», – вяло подумал он и, прихрамывая, вышел на улицу.

Мороз уже не чувствовался. Снова закружился снег, налетел ветер. Подходили выжившие ополченцы, в оцепенении смотрели на мертвого Гуляева. Последним, держась за бок, приковылял Левин, белый как мел, с обожженными бровями.

– А ты-то как выжил? – спросил Архипов.

– Не знаю, мужики, – выдохнул боец. – Психология кота, наверное. В любой непонятной ситуации немедленно убегать под диван.

– Ребята, Кульчия принесите, – морщась от боли, прошептал Алексей. – Он мертвый, на лестнице лежит.

– Давайте без меня, хорошо? – жалобно простонал Левин, падая на землю.

– Тебе сегодня нельзя? Критические дни? – осведомился Бобрик.

– Вроде того. Не могу уже, мужики.

Впрочем, к бойцам вернулось самообладание, улучшилось самочувствие. Помогли морозный воздух и ветер за воротником. Убитых ополченцев они перенесли на площадь, к зданию администрации, положили рядом с товарищами.

И вовремя! Пленники, оставшиеся без «семи нянек», активно пытались развязаться. Скрутили их на совесть, по рукам и ногам, но чего не сделаешь ради свободы? Да и холод подгонял. Они катались по усыпанной мусором земле, помогали друг другу перетирать ремни огрызками застывшего цемента.

Майор Поперечный практически развязался, застонал от разочарования, когда появился Стригун, но отыскал в себе силы пошутить:

– Ты, капитан, прямо как понедельник. Никому на хрен не нужен, а приходишь.

Алексей ударил его кулаком в скулу. Майор откинул голову, выплюнул порцию кровяной массы. Обозленные товарищи накинулись на остальных. Бобрик схватил за шиворот сержанта Яковенко, принялся бить его по голове. Остальные пинали рядовых Лазаря и Смирнова. Те скорчились, закрывались от ударов. Алексей снова сжал кулак, но в последний момент что-то заставило его сдержаться.

Майор мстительно засмеялся, оскалив окровавленные зубы.

– Что, капитан, вас вроде меньше стало? Чертовски рад этому факту.

– Ваших тоже стало меньше, – парировал Алексей, схватил майора за грудки и встряхнул. – Что, семнадцать вас было, говоришь?

– Ага, говорил. – Майор продолжал смеяться, но уже натужно, без охоты – трудно ржать со сдавленным горлом. – Военная хитрость, сам понимаешь.

– Может, ты еще где-то бойцов заныкал?

– Может быть. Будь осторожнее, а то, не ровен час, подоспеют хлопцы!

Нет, они давно подоспели бы.

Ситуация была ясна, как разгорающийся день. Изначально было девятнадцать украинских спецназовцев против двенадцати бойцов непризнанной республики. Выжили четверо из первой партии и пятеро из второй. Избитые пленники корчились на голой земле. Семь тел лежали в ряд, прикрытые мешковиной, одеялами.

Алексей с трудом передвигался, болели ребра, разбитое колено. Его парни мялись на пронизывающем ветру, вопросительно таращились на командира, у которого в голове не было ни одной дельной мысли.