Максим Шахов - Игрушка из Хиросимы

Затем он установил на краю кабины второй ящик, доверху набитый бледно-коричневыми кирпичиками с проштампованными на них буквами и цифрами. Понимая, что неосторожный толчок отправит на тот свет его самого, брался за груз бережно, как будто это был младенец, которого он боялся разбудить.

Высунувшись наружу, Бондарев выровнял положение вертолета относительно «Куро Умихеби». Брошенный вниз шлемофон попал прямо на крышу рубки. Идеальная позиция.

Он подтолкнул импровизированную бомбу. В какое-то мгновение ему почудилось, что сейчас ящик ударится о вертолетный полоз, и в голове его захрипело бессмертное:

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони…

Ящик не зацепился. Забыв обо всем, Бондарев следил за траекторией его полета. Нужно было уноситься на всех парах из зоны взрыва, а он все смотрел как завороженный.

Сухогруз, рассекая волны, двигался вперед, навстречу ему летел крохотный кувыркающийся коробок. Векторы их движения совпали. Ящик ударился о палубу в центре судна…

Взрыв прогремел одновременно с тем, как Бондарев схватился руками за рычаг и штурвал. Внизу стремительно набух и лопнул огненный шар. Вертолет тряхнуло, затем последовала целая серия хлопков, завершившихся чудовищным взрывом.

Взрывная волна подбросила вертолет, Бондарева качнуло из стороны в сторону, ему пришлось держаться чуть ли не зубами, чтобы не быть выброшенным из кабины. Что-то звякнуло, он почувствовал удар по голове.

Черное клубящееся облако нагнало вертолет, стало темно. Он делал все возможное и невозможное, чтобы удержать машину и не позволить ей завалиться набок. Воздушные завихрения норовили опрокинуть вертолет. Сквозь клочья дыма Бондарев видел перед собой то небо, то море, то стоящую вертикально линию горизонта.

В какой-то момент его взору предстало переломившееся пополам судно, окруженное кипящей водой. Людей он не увидел, когда развернулся над тонущими обломками, сухогруз превратился в два темных пятна, едва различимых под волнами.

— Счастливо оставаться, — пробормотал Бондарев, как будто кто-нибудь мог его услышать.

Двигатель вертолета чихал и кашлял от неизлечимой механической болезни. Ему не хватало горючего, которое поступало из бака с перебоями. На приборной доске загоралось все больше тревожных огоньков. Работа двигателя то и дело становилась неритмичной, но хуже всего, что вертолет раскачивался как пьяный, не подчиняясь управлению.

Оглянувшись, Бондарев понял, в чем дело. Хвостовой ротор исчез. Его не согнуло, не покорежило, его просто оторвало. Подавив приступ паники, он проверил курс и взял на несколько градусов левее.

Пролетев около километра, вертолет начал проваливаться вниз, но потом винт перестал барахлить, и полет по прямой возобновился. Еще через пять минут двигатель чихнул в последний раз и заглох. Бондарев попробовал увеличить число оборотов, но это ничего не дало.

Некоторое время лопасти продолжали вращаться в воздухе, удерживая вертолет над морем, но инерция не могла продолжаться вечно. Началось быстрое снижение, переходящее в стремительное падение.

«Конец», — понял Бондарев.

В наступившей тишине было слышно, как свистит воздух, врывающийся в щели и отверстия кабины. Вертолет летел вниз подбитой птицей, и ему нечего было противопоставить земному притяжению.

Бондарев оцепенело смотрел на приближающееся море. Косые морщины на нем постепенно превращались в волны, на гребнях которых можно было различить хлопья белой пены.

Бондарев выпрыгнул из кабины, когда до моря оставалось метров десять. Удара о поверхность он почти не ощутил, но наглотался воды, а отяжелевшая одежда и обувь потянули его ко дну. Несколько минут он потратил на то, чтобы избавиться от куртки, и совсем выбился из сил. Брюки стащить не удавалось: они прилипли к ногам и мешали двигаться, как будто обрадовались возможности утопить своего обладателя.

Страха не было, вместо него Бондарев испытывал какую-то необъяснимую эйфорию. Почти не двигая скованными ногами, он проплыл несколько десятков метров, пока руки не налились свинцом. Вода была ледяная, грудь перехватило тугим обручем, мешающим дышать.

Так зачем мучиться, пытаясь удержаться на поверхности? Не лучше ли прекратить сопротивление, напиться напоследок соленой воды и отправиться туда, где померкнут земные заботы и треволнения?

Нет, сказал себе Бондарев и сделал еще несколько гребков. Если погибать, то в борьбе, а не сложив лапки.

Его меркнущее сознание отстраненно удивилось тому обстоятельству, что он все еще находится над водой. Какая-то сила удерживала его на поверхности. Посторонняя сила. Не позволяющая опустить голову. А в голове этой громыхало так, словно там работал еще один вертолетный двигатель.

Бондарев посмотрел вверх и увидел над собой багровую от натуги физиономию Тайти. Одной рукой толстяк удерживал Бондарева за шиворот, а другой цеплялся за гибкий трап, на котором стоял. Над ним висела металлическая громада, в которой угадывался вертолет, и из него выглядывало маленькое кукольное личико Кйоко.

Его встряхнули, он услышал голос Тайти, перекрикивающего оглушительный рокот:

— Хвататься! Держаться! Карабкаться!

Это стало мантрой, повторяемой Бондаревым на протяжении изнуряющего подъема. «Хвататься, держаться, карабкаться», — повторял он до тех пор, пока, наконец, не ввалился в кабину.

Мизуки, сидящая за штурвалом, смотрела на него во все глаза. Кйоко то смеялась, то плакала, уткнувшись губами в переплетенные пальцы. Тайти бинтовал ему голову.

— Я на том свете? — спросил Бондарев, блаженно улыбаясь.

— На этом, — буркнул толстяк.

— Врешь. На этом так не бывает.

— Бывает.

Завершив перевязку, японец сменил Мизуки за штурвалом. Она тотчас опустилась на колени перед Бондаревым.

— Большой вертолет, — оценил он, окидывая взглядом кабину. — Во сколько он тебе обошелся?

— Я купила весь авиаклуб. — Мизуки улыбнулась, смахивая счастливые слезы с глаз. — Иначе не получалось. Теперь у меня шесть вертолетов, четыре самолета и собственный пилот.

— Как вы меня нашли?

— Точно так же, как ты нашел корабль. Мы видели взрыв. Ужасное зрелище.

Бондарев вспомнил все, сел прямо и попросил:

— Прикажи Тайти, чтобы летел на фабрику.

Она ласково приобняла его.

— Нет, Константин, мы летим в больницу. Ты совсем белый, наверное, потерял много крови.

— На фабрику! — оттолкнул ее Бондарев.

— Там уже нечего делать, — пискнула Кйоко.

— Она права, — подтвердила Мизуки. — Сразу после твоего отлета позвонил Юрий, я ему все рассказала. Видимо, он доложил начальству, потому что в Хиросиме теперь не протолкнуться среди секретных агентов в штатском, а полицейских в форме больше, чем мирных жителей. Час назад по радио передавали, что на фабрике «Такахито Той Компани» обезврежена группа опасных террористов.