Кирилл Максимов - Тертый калач

И вот теперь Маша стояла, держась двумя руками за ветровое стекло катера. Плавсредство стремительно мчалось, подпрыгивая на волнах. Соленый ветер бил в лицо, трепал распущенные волосы. За штурвалом стоял вышколенный матрос в белоснежной униформе. За спиной у Маши работал телеоператор. Снимал трогательную историю встречи дочки с отцом, которого она никогда прежде не видела.

Глобина щурилась от яркого солнца, вспоминая наставления мамаши. Та перед отъездом учила, что требовать нужно максимально много. Всего не даст, но что-то «лишнее» обломиться может.

– Больше он тебе ничего солидного никогда не предложит. Так, копейками откупаться станет.

Маша понимала, что мать, скорее всего, права. Честно говоря, ей не слишком хотелось видеться с отцом. Поскольку вспоминались и другие слова матери, которые она говорила в сердцах дочери, когда они поругались. Было это еще до появления Дивакова в новом качестве.

«Представляешь, я, дура, все думала, что он на мне женится. Потому и тянула с абортом. А когда поняла, что перетянула, то пришла к нему денег на аборт просить. Он мне их не дал. Дал бы – и тебя б не было. И нужно-то было немного».

Воспоминание было не из лучших. Маше живо представлялось, что на свет она появилась случайно, без особого желания родителей.

Чайки носились над водой, пикировали в пенный след катера, спеша подхватить клювами оглушенную рыбу.

– Маша, повернитесь, пожалуйста, в профиль, – просил оператор. – И волосы придержите, чтобы на глаза не падали. Вот так. Только подбородок чуть поднимите и мечтательно улыбнитесь. Вдаль глядите. Отлично получилось. Вы не на актрису учитесь? Стоит попробовать.

Катер мчался к большой серой моторной яхте, которую Маша, прежде чем увидеть, представляла себе совсем по-другому. Ей казалось, что яхта должна быть непременно деревянная, под парусами. Пусть и не алыми, а белыми. Но теперь они приближались к мрачной серо-стальной громаде. Зеркальные стекла надстройки, вращающаяся антенна радара. Судно скорей напоминало современный военный корабль в миниатюре, чем яхту.

Катер сбросил скорость, подошел к борту яхты, сверху спустили шторм-трап.

– Я взойду первым, – предупредил оператор, взбежал на борт и, заняв позицию, стал снимать.

Маша поднималась медленно, глядела не вперед, а под ноги, боясь оступиться. Пышное белое платье трепетало на ветру. Вот наконец ее нога ступила на палубу. Девушка подняла взгляд. Перед ней, раскрыв объятия, стоял холеный мужчина с цепкими глазками. Казалось, что вместо зрачков у него два острия тонких гвоздиков.

– Доченька, – с широкой неискренней улыбкой произнес он. – Подойди, я обниму тебя.

Оператор, снимая, стал приближаться. Маша нетвердо ступила вперед, Григорий Иванович обнял ее, погладил по волосам.

– Доченька, – еще раз проговорил он, изображая тронутого встречей отца. – Если б я только знал о тебе. Но мама не сказала о тебе ни слова.

Маша не почувствовала никаких чувств. Скорее, испытала даже легкое отвращение. Ей вспомнилось, что точно так же пытался притянуть ее к себе выпивший посетитель кафе. И тон у него был такой же приторный, ненатуральный. Вроде не хотел и обидеть, но лез туда, куда его не просят, – в душу.

Маша напряглась. Григорий Иванович почувствовал это и наконец-то отстранился.

– Дай-ка посмотреть, какая ты у меня. – Он отступил и всплеснул руками. – Какая большая! Дорого бы я дал за то, чтобы можно было все вернуть назад. Я бы тебя в парке за ручку водил. Мороженое бы покупал. – Диваков так вошел в роль обретшего дочь отца, что даже достал носовой платок и промокнул сухие глаза.

– Поворачивайтесь, Маша, поворачивайтесь, – прошептал оператор.

Девушке не хотелось, как дрессированной собачке, исполнять команду. Но и новообретенный отец показывал ей – махал ладонью. Пришлось поворачиваться, словно она была школьницей и демонстрировала на новогоднем карнавале костюм принцессы.

– Хороша, хороша. Пости меня, доченька.

– Извините, Георгий Иванович, – вклинился оператор. – Вы сказали «пости», а надо «прости». Давайте переснимем этот момент.

Пересняли. На этот раз Диваков произнес «прости» подчеркнуто.

– Я понимаю, что виноват перед тобой. Держи, – Диваков протянул ей, предварительно продемонстрировав на камеру, кредитную карточку и связку ключей. – Вот тебе ключи от квартиры в Москве и ключи от машины. Ну и деньги на расходы. Этим, конечно, не отменишь того, что случилось, – Диваков изобразил вздох. – Но теперь мы будем вместе. Мы знаем друг о друге.

Маша взяла подарок, отказываться в ее положении было глупо. Но тут же всплыло в памяти предостережение матери. Папаша оказался предприимчивее своей дочери. Он не дал ей возможности попросить хоть что-то. Дал ровно столько, сколько посчитал нужным.

«Ну и черт с ним, – подумала Маша. – Наверное, и квартирка маленькая, на окраине и машина дешевая».

Вновь встрял оператор:

– Я не хотел бы мешать вашей встрече. А потому давайте я сразу досниму несколько моментов, а потом улетучусь, чтобы вы могли спокойно поговорить.

– Хорошо. К сожалению, доченька, на экране не все так, как в жизни.

– Станьте у борта и возьмитесь за руки. Просто смотрите вдаль, – продолжал распоряжаться оператор. – А теперь, Георгий Иванович, положите руку на плечо дочери… Пройдитесь вместе… Подайте ей руку, чтобы она могла спуститься на трап… Отлично. Все снято, – доложил он, опуская камеру.

Широкая улыбка сползла с лица Дивакова.

– Только не забудь мне показать смонтированный ролик, – напомнил он оператору.

– Непременно. Я работаю профессионально – заказчик всегда прав.

– Надеюсь, я не зря тебе деньги плачу.

– Все будет в лучшем виде. Я еще немного компьютерной графики добавлю. Ну там солнечные блики на волнах, блеск в глазах на «крупняках». – Оператор почувствовал, что им уже тяготятся. – До встречи, до свидания, – откланялся он и сбежал по трапу в катер.

Вскоре плавсредство уже чертило на море дугу белопенного следа. Диваков проводил его взглядом. Маша чувствовала в душе странную пустоту. Вроде бы стоило радоваться. Нашелся отец, сделал очень дорогой подарок, о котором она не могла и мечтать – собственную квартиру в столице. Да и денег подкинул. Правда, сколько не сказал, но это можно будет проверить в любом банкомате.

Однако пустота из души не уходила. Рядом с ней стоял абсолютно чужой ей человек.

– Пошли, дочка, – сказал Диваков, указывая на раздвижную дверь зеркального стекла.

Яхта казалась безлюдной, хотя было понятно, что на ней находится команда. Маша оказалась в просторной кают-компании. Три стены стеклянные, одна глухая, облицованная какой-то дорогой древесиной.

– Мореный дуб, – пояснил хозяин яхты.