Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака

Когда укрывшийся в окопчике Мордвинов, подняв руку, выстрелил в голубое сентябрьское небо из ракетницы, охранники уже мирно покуривали, усевшись рядышком на горячем от солнца переднем бампере «опеля». Яркая даже при дневном свете зеленая звезда поднялась к зениту, чертя в воздухе длинную дымную дугу и, беззвучно лопнув в вышине, рассыпалась гаснущими на лету искрами. Сидящий в фанерной будке на колесах радист снова поставил любимую песню полковника про молодого командира с пробитой головой. Высокая пятнистая корма танка окуталась сизым дымом выхлопа, мощный двигатель злобно взревел, заглушив музыку, лязгнули траки, и «тигр», тяжело переваливаясь на неровностях, постепенно наращивая скорость, устремился на поиски добычи.

Будто желая убедиться в реальности лежащего перед ним предмета, Глеб постучал пальцем по лоснящейся черной макушке немецкого танкового шлема. Шлем отозвался глухим пустотелым звуком, подтвердив тем самым, что не является галлюцинацией или голографическим изображением.

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, – пробормотал Слепой и осторожно спросил: – И что означает сие подношение? Он что, настоящий?

– Копия, – возясь с застежкой портфеля, сказал генерал Потапчук, – но абсолютно точная. Можем подобрать настоящий твоего размера – если, конечно, не брезгуешь.

– Хотите сказать, что мне придется надевать его на голову? – еще осторожнее спросил Глеб.

– Коль скоро это именно головной убор, то, по-видимому, да. Полагаю, на какой-либо другой части тела он будет плоховато сидеть. То есть это тебе будет неудобно сидеть, если ты наденешь его на ту часть тела, которой в данный момент прикидываешься.

Сиверов тяжело вздохнул.

– В последнее время все чаще ловлю себя на мысли, – грустно сообщил он, – что реальность отличается от кошмарного сна только одним: отсутствием возможности проснуться. Разница, согласитесь, не в пользу реальности.

– Да, – с серьезным, понимающим видом согласился Федор Филиппович, – мне тоже иногда кажется, что я сплю и вижу какой-то бредовый кошмар. Причем это ощущение многократно усиливается, когда ты в моем присутствии начинаешь разводить кухонную философию.

Еще раз вздохнув, Глеб взял со стола шлем, нахлобучил на голову, дурашливо козырнул и деревянным голосом потомственного прусского служаки пролаял:

– Яволь, экселенц! Приказ заткнуться и слушать понят и принят к исполнению!

– До седых волос дожил, а все дурак дураком, – хлебнув чаю, заметил «экселенц».

– Вот видите, – сказал Глеб. – Это все ваш подарочек. – Он снял шлем. – Так лучше? Умнее?

– Степень разумности определяется не наличием или отсутствием головного убора, а внутренним содержимым черепной коробки, – сообщил Федор Филиппович. – Каковое проявляет себя, в основном, через слова и поступки.

Он обмакнул в чай печенье и аккуратно препроводил его в рот.

– А говорят, одним из признаков ума является умение его скрывать, – сказал Глеб.

– Это придумали те, кому скрывать нечего, – возразил генерал. – Ты кончил паясничать, или мне еще немного подождать?

– Сдаюсь, – сказал Слепой. – Так что все-таки я должен делать с этим горшком?

Он снова постучал костяшками пальцев по шлему.

– Думаю, ты сам сообразишь, как лучше приспособить его к делу. Мотоцикл-то у тебя еще на ходу? Ну, вот. Я, признаться, нарисовал себе этакий романтический образ: брутальный мужчина в расцвете сил, верхом на мощном байке и в этом вот нацистском танковом шлеме…

– И с железным крестом на «косухе», – иронически подсказал Сиверов.

– Крест – это уже перебор, – заметил Федор Филиппович. – Серьезные люди с тобой таким даже разговаривать не станут.

– В шлеме станут, а с крестом не станут, – недовольно проворчал Глеб. – И это называется «серьезные люди»?

– Серьезные люди с небольшими причудами, – поправил Потапчук. – Вернее, с большими. Но причуда причуде рознь. Шлем намекает, что его хозяин помешан на военной истории и, в частности, на бронетехнике. А железный крест – симптом совсем другого помешательства, которое в приличном обществе, мягко говоря, не приветствуется.

– Честно говоря, не вижу большой разницы. Но вы – начальство, вам виднее. – Глеб с силой раздавил в пепельнице окурок. – И куда я должен буду явиться в таком наряде?

– В одно весьма любопытное местечко, о котором рассказал оперативникам из местного УФСБ тот самый чудак, что ездит рыбачить на масштабной копии «тигра», – ответил Федор Филиппович. – Года три или четыре назад, ища приработок к пенсии, он наткнулся на объявление – кто-то нуждался в услугах грамотного специалиста, разбирающегося в бронетехнике. Будучи в прошлом зампотехом танковой части, он, естественно, решил, что эта работенка как раз для него, и не ошибся. Работать пришлось на выкупленном неким частным лицом танковом полигоне, а работа как таковая заключалась в реставрации «тигра». Причем под реставрацией подразумевалась не покраска и восстановление мелких наружных деталей, а полномасштабный капремонт с целью приведения машины в рабочее, боеготовое состояние.

– Коллекционер? – догадался Глеб.

– Так точно. На тот момент в его коллекции уже были «пантера», КВ и пара «тридцатьчетверок», все отремонтированные, на ходу. Свидетель, который, кстати, заразился своим нынешним увлечением именно там, на полигоне, сообщил, что видел в одном из складских помещений штабель снарядных ящиков. Ящики точно были снарядные, но внутрь он не заглядывал, так что утверждать с уверенностью, что случайно забрел на склад боеприпасов, не может. Собственно, из-за этих ящиков его и уволили, что косвенно подтверждает догадку о характере их содержимого.

– Опять чудеса на грани абсурда, – развел руками Сиверов. – Если хозяин полигона коллекционер, зачем ему снаряды? А если готовит военный переворот в масштабах отдельно взятой губернии, толку от этих старых жестянок, как от козла молока. Туда пошлют парочку Т-72 или один боевой вертолет, и от его коллекции в два счета останутся рожки да ножки…

– А ты не сгущай краски. Зачем же так сразу – военный переворот, рожки да ножки… Просто вспомни детство, – посоветовал генерал. – У тебя ведь живое воображение, и разве тебя не раздражало, что водитель игрушечной машинки сидит, как истукан, в одной и той же позе, из трубы игрушечного паровоза никогда не идет дым, а игрушечный пистолет не стреляет настоящими пулями?

– Это верно, – согласился Слепой. – Мне всегда казалось, что перочинный ножик и обыкновенная рогатка как-то честнее. Они не обманывают своим внешним видом, они – настоящие. Обидно, когда ружье не бабахает, нарисованный шофер не крутит баранку, а оловянный солдатик все время замахивается гранатой, которую никогда не бросит. Да, я начинаю понимать. Танк не должен торчать на постаменте, ему полагается хотя бы время от времени ездить, а в идеале еще и стрелять – как минимум, по мишеням. А условия-то просто идеальные – целый, понимаете ли, полигон! Для человека с деньгами и определенными наклонностями искушение прямо-таки непреодолимое.