Владимир Колычев - В мире животных

Сидящий на краю скамьи арестант хмуро посмотрел на меня, кто-то что-то негромко ему сказал, он поднялся, нехотя шагнул ко мне, обдав тяжелым запахом гниющих зубов. Щеки у него были настолько большими и тяжелыми, что оттягивали нижние веки, может, поэтому его с желтоватыми белками глаза слезились.

– Первоход, – сказал он. Именно сказал, а не спросил.

– Ну, четыре месяца под следствием… – вздохнул я.

– Бизнес у тебя на воле.

И снова констатация факта. Мне вдруг показалось, что ноги отказываются держать мое тело.

– Ну, бизнес.

– Сто пятая? – На этот раз в его словах послышалась вопросительная интонация.

Он вроде бы и догадывался, за что меня закрыли, но сомневался в своем прогнозе.

– Сто седьмая.

– Ну, та же телега, – скупо улыбнулся слезливый. – Чего стоишь? Вон твое место.

И снова мне достались нары в непосредственной близости от дальняка. Но и в прошлый раз я не возникал, и сейчас должен был держать язык за зубами. Да и зачем возмущаться, если места здесь навечно ни за кем не закрепляются? В камере следственного изолятора народ перемещался постоянно – кому-то сразу на свободу пропуск выписывали, кого-то на суд вытаскивали, а там уже как кому повезет. Обратно после суда никто, как правило, не возвращался – или сюда, к осужденным, или на волю. А здесь заключенных будут на этап выдергивать, и я потихоньку перемещусь поближе к окну, как это было в СИЗО. Буду перемещаться, пока самого не телепортируют в морозные дали.

Контингент в этой камере в основном блатной, чисто уголовный, и на теплое к себе отношение, как это было в случае с Климом, я не рассчитывал. Но нужно было сказать спасибо за то, что мне дали спокойно разместиться на новом месте. Коротко поговорили, выявили мой статус и показали на место. А там будет видно, как со мной вести. Если чмо, будут опускать, если все путем, то и претензий не будет. Тихонько доживу до этапа… Что будет дальше, я не загадывал. Сейчас главное, здесь выжить. И хорошо, что пока все нормально…

Я застелил шконку, достал из сумки батон сырокопченой колбасы, пакет с конфетами-грохотульками, отнес на стол. Я ничего не говорил, арестанты все и так поняли. Кое-кто закивал, одобряя мой подгон.

Я не разглядывал своих сокамерников – ни к чему это, да и опасно. Народ здесь суровый, как бы не приняли неосторожный взгляд за вызов. Нельзя в неволе смотреть в глаза, особенно когда вокруг волки в человеческой шкуре.

Я уже поворачивался спиной к столу, когда услышал вдруг чей-то грубый, с хрипотцой, голос:

– Эй, а ты ничего не хочешь нам сказать?

Я замер на месте. Ощущение было такое, как будто в спину выстрелили. И все потому, что я узнал этот голос.

И действительно, это был Деготь, дружок Левы Баяна. Он сидел на дальнем конце стола, с кривой ухмылкой разглядывая меня. Именно этой встречи я больше всего и боялся.

Но растерянность моя длилась недолго. Страшно мне, но виду подавать ни в коем случае нельзя. Вокруг меня звери, которые чутко улавливают флюиды страха и реагируют на них, как бешеные псы.

– Деготь?

– Узнал, – еще сильнее скривился парень.

– Ну, тебя трудно забыть…

– Кореша моего «замочил». Нехорошо, – поднимаясь со своего места, угрожающе просипел Деготь.

Лицо у него крупное, сильно вытянутое вперед, как у кабана – рыло. Глазки маленькие, злые. Мощный он и уверенный в себе. Но не похоже было, что Деготь собирался кинуться на меня с кулаками. Во всяком случае, мне так показалось.

– Ну, тебя же там не было.

Я тоже не хотел лезть в драку. Во-первых, шансов на победу мало. Во-вторых, Деготь здесь свой. А в-третьих, если это «правильная хата», то мордобой здесь не должен приветствоваться.

– Где не было? – Деготь вышел из-за стола, подошел ко мне на расстояние удара.

– Там, где я Баяна «замочил». И это хорошо. А то бы я и тебя «замочил».

– Что ты сказал? – Деготь дернулся, попытался схватить меня за грудки, но я резко отступил назад.

Я знал, что ждет меня впереди. Знал и готовился к таким вот ситуациям. Четыре месяца не прошли для меня даром. И мышцы я качал, и боксерские удары по возможности отрабатывал. Первым занимался с особым рвением…

– Вы меня с Баяном на деньги развели. Я с Баяна за это спросил.

– И с меня спросишь? – скривился бугай.

– Зачем? Ты на вторых ролях был… Ну, если будешь нарываться, все может быть.

– Не, ну вы слыхали, братва! – Деготь сделал движение, каким рвут на груди тельняшку.

Раскинув руки в стороны, он повернулся ко мне спиной. И тут же резко вернулся в прежнее положение, выбрасывая в мою сторону сжатую в кулак руку. Но я готов был к этому финту, поэтому стал уходить в сторону. Правда, при этом слегка замешкался, или это у Дегтя удар был чересчур быстрым. Так или иначе, его кулак больно скользнул по моему лицу.

Это был скользящий удар, за которым последовал фронтальный и куда более мощный. Но нанес его не Деготь, а я. Мой кулак врезался ему в подбородок, и он стал отступать на широко разведенных, сгибающихся в коленях ногах. При этом мотал головой, пытаясь привести себя в чувство, но не помогло – он упал, ударившись затылком о край стола.

– Ну, сука!

Деготь тут же вскочил на ноги, достал из-под штанины заточку. Он готов был атаковать с ходу, но не сумел это сделать, находясь все еще в нокауте, зато рукой махал отчаянно, и лезвие ножа, поблескивая на свету, выписывало пугающие пируэты перед моим лицом.

Мне бы поймать эту руку, выбить нож, но, увы, я не мог этого сделать. Если промахнусь и не перехвачу руку, острие ножа скользнет по моим глазам. А если Деготь рванет в атаку, то клинок войдет в меня по прямой… Нет, против ножа я не боец. Хотя и пощады просить не собираюсь, буду бить Дегтя, пока не истеку кровью. Пусть тыкает в меня «пером», а я буду бить его кулаками…

– Ша! – донеслось из блатного угла.

Я не всматривался в лица зэков, но на шконку, которую обычно занимал «смотрящий», внимание обратил, хотя самого его не заметил. Он лежал, закрывшись ширмой, обладать которой дозволялось только избранным.

«Смотрящего» я увидел только сейчас. Увидел и узнал. Это был Саван, тот самый вор, с которым судьба свела меня четыре месяца назад.

Саван был единственным блатным в нашей камере. Клим уступил ему свое место, но статус «смотрящего» оставил за собой. Саван в принципе не возражал. Блатных в камере не было, а с мужиками он возиться, в общем-то, не хотел. Он просто жил, не вникая в дела, но пользуясь всеми благами, которые мы создавали для всех. А я старался, чтобы моя доля в общую чашу была весомой. И телевизор в камеру организовал, и передачи от жены шли чуть ли не через день. Казенную баланду мы не хлебали, такой сытный у нас был общий стол.

Через пару месяцев Саван исчез. Ушел, как говорится, на суд и не вернулся. Он ничего не рассказывал о себе, и даже Клим не знал, какую статью ему шьют.