Сергей Зверев - Будет вам война!

Ахмед стоял в позе античного дискобола, только что пославшего метательный снаряд. Перед ним возвышалась стопка тоненьких дюралевых тарелок, выполненных, сообразно зоновской эстетике, «под шлюмки».

И тут Гамадрил понял все…

В лагере, где он в свое время был «отрядным», скучающие уркаганы нередко развлекались запуском точно таких же шлюмок по караульным вышкам. Пущенная умелой рукой тарелка с отточенными в бритву краями запросто разрубала вертухайскую шею до самого позвонка. Видимо, Ахмед, усердно шестеривший перед блатными, и научился у них редкому искусству шлюмкометания…

– Люди за бортом! – крикнул Заметалин, словно очнувшись. – Казбек! Эльбрус! Магомедик! Шлюпку на воду!

– Лучше не шлюпку, а шлюмку, да? – весело поправил Ахмед, спускаясь с мостика. – Зачем, дорогой, нам с тобой тут такие люди?

– Чтобы допросить, на кого они работают! – процедил бывший лагерный офицер, глядя, как маленький Магомедик неловко опускает спасательный мотоботик. – Да быстрее же вы! Утонут!

Команды на судах только отдаются быстро, но выполняются куда медленней. Всемирная история катастроф на воде – явное тому подтверждение. Шлюпка была спущена спустя минут пять. «Блатхата» описала плавную циркуляцию и вновь поползла к разведенному мосту. Поднявшись к быкам Литейного, спасатели долго высвечивали воду мощным фонарем.

Однако утопающих обнаружено не было: ведь горцы, презирающие страх высоты, совершенно не умели плавать.

Впрочем, в допросе не было особой необходимости. Заметалин прекрасно понимал, кто и зачем мог натравить на «Блатхату» этих ужасных людей…

Хирургические лампы сияли над цинковыми столами морга, подобно гигантским светилам. Патологоанатомы рутинно потрошили покойников, и густой запах сырого мяса, смешанного с формалином, неприятно щекотал ноздри Бати. Миновав прозекторский зал, он очутился в трупохранилище. Пацаны из «Группировки Ленинград» шли следом, и в их взглядах прочитывалось вполне объяснимое напряжение.

– Его ищете? – молодой румяный прозектор со скрежетом выдвинул ящик из морозильной камеры.

На поддоне из нержавейки лежал труп Руслана, выловленный спасателями аж в районе Кронштадта.

Вода до неузнаваемости раздула мертвое тело. Алый шрам на лбу лопнул, обнажив череп. Кончик носа и щеки розовели рваными точками – видимо, покойного уже пощипали рыбки. А вот щетина и ногти на трупе чудовищно отросли, и это наводило на мысль о вурдалаках, серебряных пулях и осиновых колах, вбиваемых в могилы.

Едва взглянув на покойника, Пауков кивнул безучастно:

– Да. Мы искали его. Выплыл, значит…

– Это, наверное, ваш брат? – почему-то решил прозектор.

– Не брат он мне! – открестился Сергей.

– Сам и виноват! – солидарно подхватил Филонов. – Приехал в наш Бандитский Петербург – регистрируйся!

– А не лазь по нашим мостам, как обезьяна! – ощерился Димон. – Или хоть плавать научись…

– Кто же его замочил? – спросил прозектор, глядя, как с металлического поддона на пол натекает небольшая мутная лужица.

– Наверное, на стройке технику безопасности нарушил, – предположил Данила и, достав бумажник, сунул прозектору несколько купюр нежно-зеленых тонов. – Ты, это… оформи его как неизвестного. Этих гастарбайтеров все равно никто не считает.

– Тут еще двое таких же, как и этот, – сообщил хозяин царства мертвых. – Правда, с оружием.

– Можешь пустить их на препараты, – разрешающе отмахнулся Черняев. – Пусть студенты-хирурги тренируются!

Спустя несколько минут пацаны и Батя с облегчением вышли на свежий воздух и закурили.

Полуоблетевшие верхушки кленов грифельно штриховали синее безоблачное небо. Неяркое петербургское солнце плескалось в цинковых лужах. Безмятежность, разлитая в городском пейзаже, порождала вполне философские мысли о том, что жизнь прекрасна и что в ней всегда найдется место для чего угодно. В том числе – и для удачной разводки…

Батю, однако, беспокоили совершенно иные мысли.

– Боюсь, пацаны, что вы с этим Заметалиным не справитесь, – жестко объявил он, с неудовольствием рассматривая пятно на ботинке.

– Что это? – спросил Данила, глядя на обувь пахана.

– Да с этого… Руслана что-то стекало. Не иначе, как трупный яд, – вздохнул Батя.

– Типа офоршмачился? – удивился Сергей.

– Офоршмачился как раз ты… «Абре-еки», «го-орцы», «джиги-иты»!.. – в сердцах передразнил старый урка. – Где теперь те абреки… и где Гамадрил?

– Послушай, – вступил в беседу доселе молчавший Димон Трубецкой; слово «офоршмачился» явно вызвало у него какие-то художественные ассоциации. – Я тут интересную вещь придумал. На «Блатхате», как я понимаю, обычно братва оттягивается?

– Ну да… – согласился Батя, еще не понимая, куда клонит собеседник. – Ну, и блатные, конечно. В «Крестах» уже традиция появилась: как только серьезные пацаны по оправдательному приговору выходят – сразу этот поганый кабак и арендуют.

– Заметалин, сука, уже всю тюремную почту спамом забил! – подтвердил Данила. – Даже вертухаям рекламные проспекты высылает. Мол, «Блатхата» – единственный в Бандитском Петербурге кабак, где бацилла готовится исключительно «по понятиям».

– Кухня для блатных ортодоксов! – со смешком вставил бывший мент Жека.

Димон прищурился.

– Мы прервем эту традицию.

– Как ты собираешься это сделать? – спросил Батя недоверчиво.

– Чего больше всего боится братва… и блатные?

– Ментов! – ляпнул Сергей, явно не подумав.

– Э-э-э, вот тут ты конкретно не прав! – опроверг Трубецкой. – Это менты в нашем Бандитском Петербурге братву боятся.

– Так что же ты предлагаешь? – заинтересовался опытный урка.

Осмотревшись по сторонам, Трубецкой склонился, прошептал лишь одну фразу и взглянул на собеседников вопросительно – мол, ну и это как вам?

– Ништяк! – не удержался от оценки пахан, разряжая напряжение легким дребезжащим смешком.

– Прикольно, конечно… – Данила брезгливо скривил угол прямого рта, но тут же засомневался: – Только не слишком ли бездуховно?

– Да и где ты их столько возьмешь? – ухмыльнулся Жека глумливо.

– Это уже моя забота, – успокоил Трубецкой. – В одной только Мариинке их штук двадцать.

– Есть еще и другие очаги культуры, – задумчиво прикинул Пауков.

– Искусство принадлежит народу! – пафосно подытожил Димон, не уточняя, впрочем, какое именно искусство и какой именно народ он имеет в виду.

Черный лабрадор преследовал фургон с изображением лукавого кролика до Литейного моста. Несравненный аромат крольчатины, исходящий из недр фургончика, заставлял влажный собачий носик нервно трепетать. Микроавтобус ехал неторопливо.