Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)

— Может, соблаговолишь объяснить, откуда взялись эти дети пустыни, и куда ты собираешься с ними ехать? — предельно вежливо поинтересовался Рихо, убирая в кобуру пистолет, который всё это время был у него в руке. — Для визита в зоопарк сейчас уже довольно поздно.

Обычно я легко сносил весьма назойливую опеку, которой окружал меня господин Эвер, но сейчас был явно не тот случай.

— Если ты хочешь стать мне родной матерью, то для начала есть смысл попрактиковаться в кормлении грудью, — отрезал я по-русски, не желая травмировать психику водителя. — Либо ты заткнёшься и перестанешь мне мешать, либо можешь смело выматываться из машины.

— Куррат райск, — выдохнул в изумлении Рихо. — Но это же моя машина!

— Тем более, — отбросив логику, решительно ответил я.

Само собой разумеется, Абдаллах владел домом не где-нибудь, а именно на Хай Кенсингтон. Я был бы удивлён, если бы оказалось, что гордый сын арабского народа нашёл приют в таких районах, как Холборн или, не дай бог, Брикстон. Уже давно поговаривали, что даже чопорный Челси не избежал общей участи, и ныне там запросто можно встретить и «новых русских», и не меняющихся с годами арабских шейхов. А ведь ещё не так давно при появлении подобных персонажей в числе домовладельцев вся улица, которую постигла эта беда, неминуемо утрачивала свой престиж в глазах англичан.

Огромный особняк был оборудован подземным гаражом, и, само собой, Рихо наотрез отказался в него въезжать. Наш «Мерседес» и два чёрных микроавтобуса «Форд» с телохранителями остановились в ста метрах от дома и стояли там до тех пор, пока разгоревшийся между мной и эстонцем диспут не был прерван телефонным звонком. В машине была установлена спутниковая связь, трубка лежала прямо перед нами, и, взяв её, Рихо привычно ответил. Затем глаза его изумлённо расширились, и он с недоумением протянул трубку мне:

— Это тебя…

— Андре, — сказала трубка голосом Абдаллаха. — Десять минут жду, нельзя же так, в самом деле. Заходи в дом скорее, я тебя прошу.

— Иду, — ответил я, не вдаваясь в подробности.

Когда трубка вернулась на своё место, Рихо растерянно пробормотал:

— Хотел бы я знать, откуда этот бедуин узнал мой номер?

— Можешь поразмыслить об этом на досуге, — усмехнулся я, выбираясь из машины. Да, Абдаллах Шериф ад-Дин оказался совсем не так прост, как это могло показаться с первого взгляда.

Поднявшись по парадной мраморной лестнице, у подножия которой меня встречали молчаливые охранники в одинаковых чёрных костюмах, я в сопровождении двух «молчунов» прошёл насквозь два или три зала, обставленных в чопорном викторианском стиле, и вдруг, сделав всего несколько шагов, разом перенёсся из богатого лондонского дома в роскошный шатёр арабского шейха. Охранник осторожно закрыл дверь, и Абдаллах, до того сидевший на полу посреди зала, обернулся и весело объявил:

— Гость — от Аллаха, как говорят у нас. Присаживайся, Андре. Виски? Водка? Что ты будешь?

— Лучше кофе, — возразил я. — Сегодня я уже достаточно выпил.

— Ты же был на Востоке, — засмеялся Абдаллах. — Угостить гостя кофе — первый долг хозяина. Я сварю тебе кофе так, как это делают на севере Аравии. Настоящий арабский кофе, тебе понравится.

— Не сомневаюсь, — согласился я, не в силах оторвать глаз от царящей вокруг варварской роскоши, удивительно, впрочем, уместной в этом просторном круглом зале. Повсюду были ковры: они висели на стенах и толстым слоем укрывали пол, оставляя свободным лишь небольшой участок в центре зала, где на каменном возвышении был устроен самый настоящий очаг, в котором багровели жаром угли. Правда, над очагом нависла вычурной формы вытяжка, уходящая прямо в потолок, но это был единственный предмет в зале, который напоминал о благах цивилизации. Рядом с очагом стояло несколько закопчённых чайников, кофейник с длинной ручкой, были разложены ещё какие-то предметы. То, что я издали принял за странного вида подушки, при ближайшем рассмотрении оказалось верблюжьими седлами, богато украшенными золотом и шитьём. Подушки также присутствовали в огромном количестве, особенно много их было возле низкого столика на изогнутых ножках, стоявшего недалеко от стены. Умело распложенная подсветка создавала в комнате неяркое освещение, позволявшее глазу воспринимать общую цветовую гамму и искусно скрадывавшее детали. Несмотря на пёстрое разнообразие множества ковров, господствующими всё же оставались традиционные для Востока красный и зелёный цвета. А самым забавным элементом неожиданно оказался сам хозяин, чей безупречный европейский костюм на общем фоне выглядел безвкусным и чужеродным вкраплением.

— Хороший дом, Абдаллах, — не сильно покривив душой, заметил я.

— Пятерня тебе в глаз, — отмахнулся ливиец, при этом совершенно по-европейски сделав пальцами «рожки» от сглаза. — Это дом отца. У меня здесь одна комната, потом покажу, тебе должно понравиться. А этот зал обставляли лет пять назад, когда у нас вдруг вспомнили о своих предках. Быть бедуином сразу стало модно. Ай, да пошли они все!

Абдаллах темпераментно взмахнул рукой и, подхватив с пола небольшой противень с деревянной ручкой, ловко насыпал туда пригоршню кофейных зёрен. Разместив противень над жаровней и время от времени помешивая зёрна деревянной лопаточкой, он продолжал:

— Видит Аллах, Андре, было время, когда я желал твоей смерти. Десять лет назад отец спас меня от очень больших неприятностей, взяв всю вину на себя. Меня же отправил в Саудовскую Аравию, к родственникам матери. Она была из племени шаммар, её отец был шейхом, и они приняли меня как родного… Пять лет. Пять лет, Андре! Ты когда-нибудь жил в пустыне?

Сбросив обжаренные кофейные зёрна на деревянную тарелку, он подхватил закопчённый кофейник. Перелив его содержимое в другой, поменьше, добавил в последний немного воды и поставил его на огонь. Встряхнув слегка остывшие зёрна, ливиец аккуратно высыпал их в медную ступку, взял с подноса тяжёлый пестик и привычными движениями начал перемалывать кофе, выстукивая простую, но неведомую мне мелодию.

— Я много думал в те годы… В конце концов понял, что на тебе нет вины. Ведь это так?

Я молча кивнул, заворожённо наблюдая за плавными движениями его руки.

— Я и не сомневался. Вряд ли бы ты вошёл в мой дом, зная, что когда-то предал меня. В общем, ненависть ушла, а на её место пришло понимание и прощение. Я сказал себе: «Абдаллах, это твоя вина, и ты должен искупить её сполна». Думаю, что за пять лет, проведённых с шаммарами, Аллах простил мне ещё парочку прегрешений. Во всяком случае, я это заслужил.

Кофейник, стоявший на огне, закипел, и Абдаллах с необычайной бережностью пересыпал в его узкое горлышко перемолотый кофе. Перемешав его деревянной палочкой, он вернул кофейник на огонь и подсел поближе.