Никита Филатов - Золото Каддафи

— Сами знаете, у нас с вами очень обидчивое государство, — кивнул Оболенский.

Некоторое время мужчины в молчании просидели за столиком.

— Ну, допустим, я соглашусь, — первым нарушил паузу Иванов. — Я соглашусь, а ребята возьмут — и откажутся?

— Надо, чтобы не отказались.

Возражать или спорить, судя по всему, не имело смысла. Африканское солнце неторопливо подбиралось к зениту, и под навес кафе по-хозяйски вползал жаркий воздух.

— Когда вы хотите получить ответ?

— Я совершенно не ограничиваю вас во времени. Подумайте сами, обсудите мое предложение со своими людьми… — Оболенский в очередной раз поправил очки:

— Но в любом случае выехать из Хартума придется сегодня вечером. Не позже двадцати двух ноль-ноль.

— Однако… — невесело улыбнулся Михаил Анатольевич.

— Иначе мы никак не успеваем.

— Кто, простите, не успевает?

— Ах, да, забыл упомянуть… Я поеду вместе с вами, — пояснил Оболенский и не удержался: — Между прочим, за голый оклад. Плюс, наверное, командировочные.

— Нет, я прямо расплачусь сейчас от нахлынувшего патриотизма… — вздохнул Иванов: — Еще кто-то поедет?

— С нами будет еще один человек.

— Вот уже и «с нами»… — Михаил Анатольевич опять усмехнулся. Видимо, у собеседника с самого начала встречи не было ни малейшего сомнения в том, что его предложение будет принято: — Чем обеспечиваете?

Все-таки приятно иметь дело с профессионалом. Оболенский моментально сообразил, о чем идет речь, и ответил по существу:

— Транспорт. Стрелковое вооружение. Бронежилеты. Средства связи.

Михаил Анатольевич задал еще несколько уточняющих вопросов и, кажется, остался удовлетворен тем, что услышал:

— Подготовьте аптечки на всех — лучше натовского образца. Представляете? Такие…

— Представляю. Будет сделано, товарищ подполковник!

— Воды надо больше. Разлейте во фляги, и так…

— Это само собой.

— Сами собой даже лобковые вши не заводятся, — напомнил Иванов: — Когда мы сможем деньги получить?

— Если хотите — сразу привезу, сегодня. Наличными.

— Да, здорово вас припекло, — посочувствовал Михаил Анатольевич.

— Или можно часть суммы на карточку в Сити-банк перечислить, — блеснул в ответ своей осведомленностью представитель российской военной разведки. — Как это у вас в агентстве принято.

— Вы и номера наших валютных счетов, наверное, знаете?

Оболенский промолчал, давая собеседнику понять, что вопрос совершенно излишен.

— Хорошо. Я подумаю. И посовещаюсь со своими людьми.

— Конечно-конечно, подумайте, посовещайтесь… — Собеседник Михаила Анатольевича поискал глазами официанта. Нашел его в дальнем углу, возле стойки, и что-то громко сказал по-арабски. Потом опять обернулся к Иванову: — Мы будем ждать вас с машиной вон там, за углом. И постарайтесь не опаздывать.

Армянская церковь Святого Григория Просветителя охранялась сегодня усиленными нарядами полиции.

Хотя никогда раньше особой необходимости в этом не возникало — армяне, бежавшие от турецкого геноцида, обосновались в Хартуме с начала прошлого века, и с тех пор община старалась держаться в стороне от любых религиозных или политических конфликтов. К тому же и в самые благополучные времена число ее прихожан едва доходило до полутора тысяч, а теперь даже по воскресеньям на вечернюю литургию приходит всего несколько десятков человек…

Пока у властей не возникало необходимости вмешаться в происходящее. Однако не было никакого сомнения, что от такого большого количества вооруженных людей, собравшихся в этот день перед церковной оградой, можно ожидать чего угодно. Тем более, когда знаешь, что почти все они являются боевиками так называемого арабского ополчения «Джанджавид»…

Название это обычно переводят как «дьяволы на конях». Во время конфликта в суданском Дарфуре нанятые правительством добровольцы-кочевники из «Джанджавид» вырезали повстанцев целыми деревнями, жгли посевы, насиловали, грабили и пытали захваченных в плен. При этом, считая себя правоверными мусульманами, они без тени сомнения разрушали мечети, уничтожали имамов и оскверняли религиозные книги чернокожих суданцев, имевших несчастье веками пахать землю там, где обнаружились нефтяные месторождения.

И сейчас эти боевики меньше всего походили на городских демонстрантов, сторонников демократии и социального равенства, которых показывают в репортажах с Ближнего Востока. Никаких транспарантов, плакатов и лозунгов, никаких политических активистов, позирующих перед камерами, — только суровые, молчаливые люди в платках, закрывающих лица, пестрая лошадиная упряжь да пара невозмутимых верблюдов, покрытых коврами…

Скорее, пожалуй, происходящее перед армянской церковью напоминало временный лагерь какой-нибудь крупной банды разбойников, остановившихся передохнуть в ожидании следующего набега. Единой формы и знаков отличия у кочевников «Джанджавид» не было — хотя большинство из них носило пятнистые или черные брюки и куртки армейского образца. Зато у каждого имелся автомат и какое-нибудь холодное оружие — нож, кинжал или сабля старинной работы.

— Что они собираются делать?

— Не знаю.

— Вряд ли президент аль-Башир допустит христианские погромы в столице.

— Президент уже не настолько силен, чтобы ссориться с ополчением. После потери Южного Судана он утратил позиции не только среди радикальных исламистов. Многие офицеры считают его предателем, пособником американцев. Даже в самом ближайшем окружении аль-Башира появилось мнение, что президенту пора передать свой пост кому-нибудь другому или резко сменить политический курс…

— На этой неделе военный переворот будет нам очень некстати, — произнес Оболенский таким тоном, будто речь шла о дожде во время загородной прогулки в Подмосковье.

— Да, пожалуй.

Как известно, в любой стране и при любой смене власти активизируются армия и силовые структуры. В особенности на границах, что существенно осложнило бы проведение операции.

— Какие новости из дома? Благополучны ли ваши родные и близкие?

— Слава Аллаху, все мои близкие живы и здоровы. Во время последней бомбардировки ракета попала в соседнюю школу, но детей там уже не было. Убило только сторожа.

— Как здоровье полковника Каддафи? — Оболенский поправил плотные жалюзи и отошел от окна, за которым виднелось церковное здание.

— Полковник сражается вместе со своим народом.

Сулейман Аль-Меграхи, оперативный сотрудник Hayat Ann al Jama-hariya [6] «Секретная организация Джамахирии» — наряду с Maktab Maaloumat al-Kaed (разведывательным бюро Вождя) и военной разведкой Istikhbarat al Askariya является главной ливийской спецслужбой. , говорил порусски почти без акцента. Когда-то, еще до развала Советского Союза, он прошел курс обучения и специальной подготовки в Минской школе КГБ. Потом некоторое время работал с российскими специалистами, приезжавшими в Джамахирию, и старался всегда иметь языковую практику.