Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

– Спасибо, майор, – не без яду поблагодарил первый голос. – Я рад, что моя догадка не вызвала у вас возражений. Иначе я бы просто не знал, как жить дальше.

– Виноват, – торопливо и покаянно сказал тот, кого обладатель хрипловатого голоса назвал майором.

Кто-то тихонько хихикнул. Возникла пауза, сделанная явно для того, чтобы дать присутствующим время снова настроиться на деловой лад, после чего на экране появилось увеличенное изображение какого-то человека в солнцезащитных очках, с размалеванным зелеными и коричневыми полосами лицом. Человек целился в кого-то из пистолета с глушителем; глушитель был длинный, вороненый, с мелкой насечкой, чтобы не скользил в ладони, явно фабричной выделки. При таком увеличении было отчетливо видно, что пистолет – именно «Стечкин», безо всяких «предположительно». Но присутствующие, наученные горьким опытом майора, предпочли воздержаться от комментариев, тем более что в данном конкретном случае марка пистолета вряд ли имела большое значение.

– Нашему полевому агенту удалось его сфотографировать, – продолжал в темноте хрипловатый голос. – Везение просто небывалое, но толку от него, как вы можете убедиться, немного. Наши компьютерщики убрали у него с физиономии грим, но ракурс… Да вот, смотрите сами.

Кадр на экране сменился. Вернее, снимок остался тем же, но косые камуфляжные полосы с лица стрелка бесследно исчезли, оно приобрело свойственный не слишком качественным шедеврам компьютерной графики неживой «телесный» цвет. Толку от этого, действительно, было немного, потому что всю нижнюю половину лица скрывало плечо поднятой для выстрела руки, а во всех подробностях разглядеть верхнюю мешали солнцезащитные очки и козырек низко надвинутого армейского кепи.

– Как видите, дело табак, – заключил хрипловатый голос, принадлежащий начальнику отдела генерал-майору Тульчину. – Фигуранты, которых мы разрабатывали почти шесть месяцев, убиты, груз бесследно исчез – вероятнее всего, просто уничтожен, – и все, что мы имеем – это вот эта фотография, на которой может быть изображен буквально кто угодно.

Экран погас, в кабинете беззвучно вспыхнул свет, после почти полной темноты показавшийся нестерпимо ярким. Присутствующие задвигались, щурясь и прикрывая глаза руками. Генерал, сидевший за своим столом вполоборота, чтобы видеть расположенный в углу экран, развернулся вместе с вертящимся креслом и, положив подбородок на сцепленные в замок ладони, исподлобья воззрился на своих подчиненных, что разместились по обеим сторонам длинного стола для совещаний.

– Как видите, – повторил он, – плясать опять приходится от самой печки. Кто-нибудь хочет высказаться? Ты, майор? Валяй.

Обращение на «ты», означавшее, что его неуместная выходка с цитированием детского стишка про зайчика если не забыта, то, по крайней мере, прощена, приободрило майора. Он был сравнительно молодой, не старше тридцати пяти, высокий, спортивный и со стороны более всего напоминал успешного менеджера среднего звена, работающего в крупной нефтяной компании – был одет с иголочки, идеально подстрижен и ухожен. Из-под белоснежной манжеты на его левом запястье скромно выглядывали швейцарские часы в массивном золотом корпусе, а смешанный аромат дорого табака и элитного французского парфюма образовывал как бы его собственную, личную атмосферу, благоухающим облачком окутывавшую всякого, кто оказывался от майора на расстоянии двух метров. Злые языки поговаривали, что он делает маникюр; взглянув на его ногти, в это было нетрудно поверить, что, в свою очередь, пробуждало желание проверить правдивость распространяемых теми же языками слухов о педикюре. Фамилия его была Барабанов; генерал Тульчин прощал ему многое, потому что работником он был хорошим.

– Почему же от печки? – пожав широкими плечами, казавшимися еще шире из-за отменно сидящего дорогого пиджака, возразил генералу майор Барабанов. – Благодаря Струпу мы уже недурно разобрались во взаимоотношениях задействованных в организации трафика групп и лиц, многих знаем в лицо и поименно… Если груз не похищен…

– Найти его не удалось, – сказал генерал, – и все косвенно указывает на то, что его просто уничтожили. Оружие убитых, деньги, документы, лодки – все осталось на месте. Разбойники и мародеры так не действуют, эти не побрезговали бы ничем – кроме, разве что, носков да нижнего белья.

– Независимо от судьбы груза, который все-таки могли присвоить, это говорит в пользу моей версии, – заявил Барабанов.

– И в чем же она заключается?

– Внутренние разборки, – сказал майор. – Возможно, это попытка вытеснить Бурого с его бригадой из бизнеса, а может быть, обыкновенная месть – деньгами с кем-нибудь не поделился или еще каким-то образом наступил на больную мозоль… Надо просто передать Струпу, чтобы держал ушки на макушке. Рано или поздно тот, кто организовал эту бойню, себя проявит.

– Струп и без наших указаний держит ушки в надлежащем положении, – заметил один из участников совещания – рано поседевший, но не утративший хищной мужской красоты подполковник Федосеев. – Еще немного, и они у него на темечке в косичку заплетутся. Если там, на маршруте, произойдет что-то достойное внимания, он это не пропустит.

– Тем не менее, отправить ему сообщение необходимо, – сказал генерал. – Хотя твоя версия, майор, оригинальностью, прямо скажем, не блещет. Прямо на поверхности лежит, наклоняйся и бери…

– Бритва Оккама, – быстро возразил строптивый Барабанов, – принцип экономии мышления. Он гласит, что не надо без необходимости умножать сущности. Говоря простыми словами, если впотьмах, да еще и спьяну, треснулся лбом о косяк, для объяснения этого происшествия не следует приплетать божий промысел, нечистую силу или, скажем, инопланетян.

– Я знаю, что такое бритва Оккама, – недовольно проворчал Тульчин. – Хотя в твой интерпретации данный философский постулат звучит достаточно свежо и необычно. И все же я попросил бы всех – и тебя, майор, в том числе, – напрячь умственные способности. Причем хотелось бы, чтобы результатом этого напряжения стали нормальные, жизнеспособные рабочие версии, а не словоблудие а-ля Валерий Игоревич Барабанов. Ну?

– Народный мститель, – после довольно продолжительной паузы предположил один из оперативников. По кабинету пронесся невнятный шум, в котором без труда можно было различить насмешливое фырканье, откровенное хихиканье и отпускаемые вполголоса саркастические реплики: «Дубровский» и «Робин Гуд».

– М-да, – сказал генерал. – Я же просил сосредоточиться!

– Прошу прощения, Андрей Константинович, – упрямо наклонил обритую под ноль голову автор насмешившей участников оперативного совещания версии. – Я понимаю, как это звучит, и все же разрешите привести некоторые соображения.