Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь

Шар навел бинокль на корабль, с которого уже спускали шлюпку, нашел то, что искал, и, удовлетворенно хмыкнув, протянул оптику Кувалде, свободной рукой показав, куда именно следует смотреть. Кувалда поднес бинокль к глазам, подрегулировал резкость и некоторое время молча рассматривал стоящего на верхней палубе «Глории» человека со снайперской винтовкой Драгунова в руках.

– Ладно, ладно, – проворчал он, возвращая бинокль. – Убедил. Ты начальник, я дурак…

– Дурак, Геша, это не должность, а характеристика деловых качеств и умственных способностей, – просветил его Шар, возвращаясь к прерванному занятию.

Шлюпка подошла к берегу, волоча за собой расходящиеся широким клином пенные усы, и вскоре двинулась обратно, увозя прикрытые куском брезента ящики. Она заметно осела под тяжестью груза; это служило лишним подтверждением тому, в чем Шар и так не сомневался: ящики были увесистые, и это еще очень мягко сказано.

«Глория» стояла носом к берегу, и Шар видел, как ящики при помощи электрической лебедки и талей один за другим подняли на борт. В этом процессе не было ничего нового и любопытного, и он снова стал смотреть на берег. Углядев прогуливающегося вдоль линии прибоя и бесцельно швыряющего в воду мелкие камешки подростка в яркой спортивной куртке, Шар сказал, не отрываясь от бинокля:

– Надо же, и пацана с собой притащили.

– Серьезно? – оживился Кувалда. – Интересно, на что он ему сдался? Чудит он, по-моему. Крутит чего-то, мутит, а зачем? К чему такие сложности?

– А просто только кошки родятся, – сообщил Шар. – Глянь-ка лучше: машинка работает?

Кувалда завозился, хрустя камнями и шурша одеждой, дотянулся до лежащей поодаль брезентовой сумки и, вынув оттуда, включил небольшой прибор, с виду похожий не то на новомодный наладонный компьютер, не то на давно ставший привычным спутниковый навигатор. Прибор тихонько пискнул, и Шар усмехнулся, заметив быстрый испуганный взгляд, брошенный напарником в сторону часового со снайперской винтовкой. Кувалда больше не благодушествовал и старался не высовываться из укрытия. С его стороны это было очень разумно: в игре, затеянной небезызвестным господином Стрельниковым, как и в любой другой, многое было понарошку, но вот стреляли здесь всерьез, на поражение.

– Отлично работает. Да и с чего ей не работать? – сказал Кувалда и в подтверждение своих слов показал напарнику прибор, на плоском экране которого виднелись знакомые очертания береговой линии и размеренно мигала красная точка, обозначавшая стоящий в бухте корабль – вернее, радиомаяк, который был на этом корабле установлен. – Считай, они у нас в кармане.

Шар тяжело вздохнул и, опустив бинокль, сочувственно посмотрел на Кувалду.

– Ох, Геша, Геша, – сказал он, – ничему тебя жизнь не учит. В кармане… Ты, главное, при ком-нибудь другом такое не ляпни – засмеют. А когда насмеются вдоволь, того и гляди, пристрелят. Чтоб дураков не плодил, генофонд нации не засорял. Давай выключай эту хреновину, пока батарейки не сели.

Обиженно ворча, Кувалда выключил прибор. Очерченный тонкой белой линией контур бухты пропал, равно как и мигающая красная точка, экран превратился в слепой матово-черный прямоугольник. Майор бережно поместил прибор в специальный чехол из жесткого пластика, а чехол положил обратно в сумку. Свое прозвище Кувалда получил по той же причине, по которой аналогичную кличку получали и будут получать многие – до него, одновременно с ним и спустя много лет после его смерти. Причина эта заключалась в неимоверной силе удара; в недавнем прошлом чемпион Московского военного округа по боксу в тяжелом весе, Кувалда запросто мог убить кулаком человека. Иногда ему до смерти хотелось сделать это с Шаром – просто поставить лысого урода перед собой, хорошенько примериться и укокошить на месте сокрушительным прямым в голову: бац, и нет его.

Кувалда привычно сдержал неразумный порыв, и через минуту от едва не овладевшей им жажды убийства не осталось и следа. Как все по-настоящему сильные люди, он был отходчив и незлопамятен. К тому же в отличие от уголовников, которые способны убить из-за неосторожно брошенного слова, он точно знал: слова не так уж много значат, чаще всего они просто сотрясение воздуха, на которое можно не обращать внимания.

Так, по крайней мере, старался думать майор внутренних войск Геннадий Головатый по прозвищу Кувалда. Хотя точно знал: именно его незлобивость и нежелание должным образом реагировать на словесные выпады заставляют того же Шара считать напарника тупым, как еловое бревно, – тупым настолько, что неспособен понять, когда над ним открыто издеваются. Как в поговорке: плюнь дураку в глаза, скажет – божья роса…

Погрузка не заняла много времени, и уже через полчаса на «Глории» начали выбирать якоря. Низкая, скошенная назад труба извергла в небо густой клуб черного дыма, вода за кормой вспенилась, забурлила, и судно плавно тронулось с места, разворачиваясь носом к выходу из бухты. Когда разворот закончился и «Глория» начала удаляться от берега, провисшие буксирные тросы натянулись, поднявшись над поверхностью воды. Вода в кильватере забурлила сильнее, и оставленные на берегу автомобили один за другим пришли в движение. «Уазик», стоявший боком к воде, развернулся на месте, вспахивая передними колесами гальку, покатился, сближаясь с тяжелым «Уралом», и с неслышным из-за большого расстояния лязгом прильнул к нему левым бортом. На гальку, пуская слепящих солнечных зайчиков, брызнули осколки разбитого бокового зеркала, погнутый кронштейн запрыгал по камням, оказавшись не в силах вспороть покрышку одного из огромных задних колес грузовика. Так, бок о бок, машины вкатились в воду. Более низкий «уазик» первым поднял бампером пенную волну; вода уже начала покрывать его капот, когда хищно скалящий стальные клыки решетки радиатора «Урал» тоже попробовал, какова на вкус морская соль. «Глория» постепенно набирала ход, бурлящая вода плеснула в ветровое стекло «уазика», и вдруг колеса обеих машин почти одновременно потеряли каменистое дно. Грузовик первый клюнул носом и стремительно нырнул, как утка, выискивающая кормежку в толще придонного ила. «Уазик» тонул немного медленнее, но, когда воздух нашел выход из-под вздувшегося пузырем брезентового тента, погрузился и он. Вода забурлила, по поверхности расплылись радужные пятна пролитого масла и горючего; стоявший на корме матрос одним поворотом рукоятки освободил тросы, и те, хлестнув по воде, мертвыми змеями ушли на дно.

– Лихо, – глядя в бинокль на берег, где не осталось ничего, кроме нескольких осколков зеркала да пропаханных колесами борозд, которые вскоре должен был слизать прилив, сказал Шар. – В своем репертуаре: концы в воду, и никаких следов.