Виктор Доценко - Ученик Бешеного

Хорошо. — Молоканов набросал на листочке кодовую фразу. — Я выучу и запись уничтожу! — заверил он. — Теперь все сотри, я сам попробую…

Старательно набрав ключ–пароль, Молоканов нажал на клавишу «Enter» и взялся за «мышку» — наночип ни с места, а набранный код исчез.

Странно… — нахмурился он, вновь набрал кодовую фразу, нажал на пуск и еще раз подвигал «мышкой» — ничего, а надпись на мониторе снова исчезла. — Ничего не получается… Почему? — Он взглянул на партнера. — Неужели я неправильно записал?

Сейчас проверим. — Пальцы Иннокентия виртуозно пробежались по клавишам. — Проверьте…

Все правильно, — растерянно сказал Молоканов. — Подвигай его! — попросил он.

Наночип не подвел.

Ничего не понимаю, — подыграл Водоплясов и стал изображать «симфонию» поисков.

Это продолжалось несколько минут, в течение которых Молоканов не сводил глаз с его манипуляций. Наконец Иннокентий покачал головой и сконфуженно произнес:

Не сердитесь, Аристарх Петрович, кажется, я понял, почему наночип реагирует только на мой набор кода.

И почему же?

Вы же знаете, что нанотехнология — еще почти неизученная область науки, поэтому я не сразу, догадался, в чем здесь дело, но теперь дошло: по всей вероятности, наночип, изготовленный мною, реагирует не только на заложенный шифр, но и на мою биоэнергетику.

Ты хочешь сказать, что он действует так же, как наш сейф, который открывается только тогда, когда «услышит» известные ему голоса и «прочитает» наши пальчики?

Приблизительно…

Выходит, что без тебя я никак не смогу его активизировать? — как бы про себя произнес Молоканов.

Но мы же партнеры, — напомнил Водоплясов.

Партнеры, — эхом отозвался Аристарх Петрович, но в его голосе послышалось некоторое разочарование.

Иннокентий понял, что его подозрения не были лишены оснований, и внутренне порадовался, как его интуиция подсказала ему выход из возможных неприятностей.

К этой теме они больше не возвращались, и все потекло обычным порядком…

Прошло совсем немного времени, и в их странный таинственный мир были допущены еще двое…

Первым стал Тимур Толкачев, который прошел службу в воздушно–десантных войсках, более четырех лет отвоевал в Афганистане, причем казалось, сама судьба благоволит ему: он не получил на войне ни единой царапины, дослужился до офицерского звания, возглавил роту разведки и мог вполне пойти по военной линии. Многие сослуживцы прочили ему успешную карьеру в армии. Но…

Опять это сакраментальное «но»…

Как‑то, вернувшись из глубокой разведки с отделением своей роты и потеряв при этом только одного бойца, причем по его собственной глупости, он встретился с полковником Генерального штаба, прилетевшим из Москвы с инспекцией. Этакий «пуп земли» — амбициозный армейский снабженец. Да и плевать бы на него: мало ли встречается карьеристов с «тараканами» в голове?

Но этот полковник оказался отцом того солдатика, который пренебрег не только элементарными правилами поведения военнослужащего, исполняющего долг на вражеской территории, но и не прислушался к советам своего опытного командира, а сделал по–своему, что и привело к гибели.

Старший лейтенант Толкачев, щадя родительские чувства, умолчал еще о том, что из‑за пофигизма полковничьего сына чудом не полегло все отделение.

Однако московский инспектор, отец погибшего, даже не заглянув в рапорт старлея, принялся орать на него и нецензурно оскорблять. Конечно, Толкачев понимал чувства отца, потерявшего единственного сына, и вполне мог бы смириться с этими оскорблениями, если бы свидетелями всего этого не были его подчиненные. Толкачев попытался вежливо намекнуть разбушевавшемуся полковнику, что они не одни, но это лишь подлило масла в огонь.

— Ах, тебе, мальчишка, не нравится, что нас слушают твои солдаты?! — закричал он. — Пускай слышат и знают, что ими руководит тупой и безголовый пацан, которому не то что жизнь солдат, жизнь животных нельзя доверить! Тебе можно только бабами в борделе командовать, сучонок!

То, что брань сорвавшегося полковника слышали солдаты из его роты, было конечно же неприятно Толкачеву, но это он мог как‑то пережить: солдаты прекрасно знали своего командира и уважали его, знали они и о том, что сын полковника погиб по собственной глупости. Но старшего лейтенанта больно задело, что ни комбат, ни его заместитель, всегда благодарившие разведроту за отличную службу, даже не попытались вступиться за него.

И Тимур сорвался:

Послушай ты, тыловая крыса, — тихо и зло проговорил он, — не смей оскорблять боевого офицера, если не хочешь получить по… — старший лейтенант не договорил, повернулся кругом и направился в сторону казармы.

Ах ты сопляк! — взвизгнул полковник и бросился вслед за ним с кулаками.

Трудно сказать, что могло случиться, если бы старший лейтенант хоть как‑то среагировал на истерику московского инспектора, но он продолжал спокойно идти. Когда полковник оказался в метре от Толкачева, кто‑то из солдат его роты предупредительно выкрикнул:

Командир!

Тимур резко повернулся и автоматически сделал то, чему его научили на тренировочных сборах ВДВ: легко отклонился в сторону, и противник, не встретив ожидаемого противодействия, пронесся мимо. По инерции проскочив несколько шагов, полковник не удержал равновесия, упал и ткнулся лицом в землю. Когда он вскочил на ноги, выплевывая пыль, все солдаты вокруг, не выдержав комичного вида высокопоставленного начальства, расхохотались, а офицеры мгновенно исчезли в дверях штаба.

В результате по прибытии в Москву полковник накатал на Толкачева рапорт, в котором обвинил его в оскорблении чести и достоинства старшего офицера.

Вскоре без всяких объяснений Толкачева вызвали в Москву. Борт поздним вечером приземлился на Кубинке, где ему случайно попался капитан, с которым воевал в Афганистане: тот приехал за почтой.

Увидев ротного, капитан тихо проговорил:

Слушай, брат, у «высоких» на тебя зуб! Будь осторожнее!

«Высокими» во время войны в Афганистане называли полковников…

Понял!.. Добрось до Москвы, — попросил Толкачев.

Не имею права: стукнут и на нас, — виновато ответил капитан, — не расхлебаешься потом…

Как же мне добраться до станции? — задумался вслух старший лейтенант.

Прости, брат, — извинился тот и сел в «уазик».

Пару часов Толкачев, незадолго до этого инцидента представленный к очередному званию, добирался пешком до станции, а через несколько дней «высокие» лишили его и звания, и наград и вообще уволили из армии.

А что такое лишить боевого офицера армии?!

Постепенно спиваясь, он катился по наклонной плоскости, пока, на свое счастье или несчастье, не встретил Молоканова. Тот подобрал его и взял на работу, приказав «беречь как зеницу ока» Иннокентия Водоплясова, и не только беречь, но и стеречь…