Виктор Доценко - Ловушка для Бешеного

Дыра в земле оказалась канализационным колодцем. Шли недолго и уперлись в стену. Панцер как‑то хитро, с переливами, свистнул, и сверху, из темноты, опустилась деревянная лестница. Поднялись наверх, прошли каким- то коридором, в темноте спотыкаясь о кучи мусора. Впереди мерцал огонек зажигалки, служивший ориентиром. А держал эту зажигалку, очевидно, тот, кто спустил им лестницу. И через секунду Константин оказался в огромном зале. Интересное дело! Снаружи ДК казался заброшенным и закрытым, а внутри шла своя, интересная жизнь.

Кто‑то щелкнул выключателем, и света стало немного больше. Константин огляделся. Действительно, «Рейхстаг», только после взятия советскими войсками в 1945 году. Интерьер бывшего ДК представлял собой жалкое зрелище. Словно здание взорвали изнутри.

Стены украшали огромные самодельные плакаты, изображавшие нацистский флаг: кроваво–алое полотнище с белым кругом посередине и черной растопыренной свастикой. По стенам также развешаны изображения птиц, в которых при некотором допущении можно было признать орлов. Неизвестный художник стремился не столько к сходству с натурой, сколько К тому, чтобы орлы получились пострашнее. В когтистых лапах орлы сжимали неизменную свастику.

Множество фотографий Гитлера и прочих вождей Третьего рейха украшали мраморные колонны внутреннего убранства ДК, отстроенного в крепком стиле «сталинского репрессанса». Со стен свисали флаги давно исчезнувшей Конфедерации Соединенных Штатов, которая провозгласила рабство краеугольным камнем своего государственного устройства. Рядом висели аккуратно сплетенные толстые веревочные петли, в количестве, которого вполне хватило для последовательного линчевания пары дюжин человек.

По скрипучему полу тут и там были разбросаны деревянные стулья. На спинках кое–где сохранились порядковые номера мест в зрительном зале. На полупровалившейся сцене громоздились ободранные динамики, лежало несколько гитар и высилась пирамида ударной установки. По углам разбросаны мягкие сиденья от раскуроченных диванов и автомашин. На сиденьях развалились несколько в разной степени нетрезвых парней и девчонок, совсем юных. «Детки» отчаянно много курили.

Зрелище, представшее изумленному взору Константина, более всего напоминало репетиционную базу какой‑то начинающей рок–группы.

Тут, это, пацаны наши репетируют, значит, — пояснил Панцер. — Играют они музыку «Ой!». Самый, значит, наш скиновский музон: Вам, старикам, это не понять.

Панцер! Морковь те в рот! — заорал кто‑то из угла нетвердым голосом. — Чё пугаешь народ? Мы тут свет из‑за тебя вырубать должны, торчим, как белый хрен у негра в жопе!

Глохни, Швайн! — примирительно бросил Панцер. — Я нам бухло припер… И закусь…

А это кто? — Владелец голоса в темноте переместился ближе. — Может, сам Адольф Гитлер? Здорово, мужик! Ты кто есть? А ну дай я тебя обнюхаю!

Рядом с локтем Константина активно засопели.

На мента вроде не тянет, но что‑то в нем от легавого пахнет, точняк…

Константин знал, что в таких ситуациях молчать нельзя. Секунда молчания — и навалится визжащая толпа. А затем его найдут где‑нибудь в окрестностях «Рейхстага», холодного, избитого и без одежды. И такой вот Швайн с завтрашнего дня будет щеголять в его куртке.

Я частный детектив, выясняю обстоятельства гибели Вадима Арсеньева. Не по собственной инициативе, а по просьбе Ольги, его девушки.

«Рейхстаг» погрузился в тишину. Глаза Рокотова- младшего немного привыкли к полумраку, и он уже различал лица скинов. Какие же все‑таки глупые дети! Выпороть бы их всех да развести по домам… Впрочем, а что там, дома? Пьяные родители, голодные братья да сестры, пустая жизнь…

— Нет, ну и что? — продолжал упорствовать тощий и длинный тип, который и оказался Швайном. — Мы то здесь при чем, а, мужик? Может, тебе на морде коловрат изобразить? Славянскую свастику, аль еще што?

Юный скинхед зверел прямо на глазах. То ли от выпитого, то ли от того, что противник в одиночестве, а вокруг толпа своих. Он схватил пустую бутылку, ударил о край сцены и угрожающе двинулся на Константина. Он пер прямо на детектива, нагло помахивая перед собой стеклянной «розочкой».

Константин не стал дожидаться, когда начнется ближний бой. Легко схватив валявшийся рядом стул, он метнул его в Швайна, стараясь попасть прямо в голову.

По тому, как толпа бритоголовых шарахнулась в сторону, стало ясно, что никто не ожидал такой прыти от незнакомца. Швайн свалился на грязный пол с шумом, как мешок с кирпичами. При этом он неловко махнул стеклянным осколком и распорол себе ногу. Светлые, но грязные джинсы мгновенно потемнели на правом бедре.

Швайн выронил стекло и с недоумением уставился на ногу. Затем внезапно заскулил, как щенок, зажал рану рукой и принялся кататься по полу. Ему было очень больно. Вид крови ударил кому‑то из скинов в голову. Константин успел заметить, как из темноты к нему метнулись несколько теней. Он выхватил пистолет и выстрелил в потолок.

В темноте огромного помещения выстрел прозвучал оглушительно. Толпа сжалась и замерла в испуге.

— Ты, мужик, пушку‑то спрячь, — спокойно произнес Панцер. Он сидел на полу и с помощью отрезка арматурного прута старательно проталкивал пробку внутрь бутылки с портвейном. — Тут у нас не тир. Коли имеется желание пострелять, так я тебе место подскажу, на Юго–Западе, там ниггеров —до усрачки. Хоть каждый день по ним стреляй — надолго хватит. Были бы патроны…

Протолкнув пробку, он нетерпеливо приложился к горлышку, сделал мощный глоток портвейна. Затем тоже торопливо сделал пару глотков пива из пластмассовой бутыли и удовлетворенно захрустел чипсами.

А ты, Швайн, идиот, — сказал он и отправил в рот новую порцию чипсов. — Мужик на работе. Заботится о погибшем нашем друге. Ты бы его еще попросил «Хайль Гитлер!» орать…

Вероятно, слово Панцера что‑то значило в этой странной компании. Поблескивая в темноте бритыми макушками, скины разбрелись по углам, недовольно перешептываясь. Швайн постанывал, лежа на замызганном диванчике. Совсем маленький скин перевязывал ему рану обрывками плюшевого занавеса. Присмотревшись к «медбрату», Константин вдруг понял, что это — девчонка. Такая же грязная, бритая наголо, в высоких ботиночках и совсем еще пацанка.

Мы тебе, мужик, ничем не поможем, — продолжал Панцер.

Он взял пустой пакет из‑под чипсов, надул его и с размаху опустил на бритую голову сидевшей рядом другой девчонки. Раздался хлопок, еще громче, чем от пистолетного выстрела. Скины, шустро опорожнявшие содержимое принесенных Панцером бутылок, громко заржали, словно услышали остроумную шутку. Девица не отреагировала никак. Она пила паршивый портвейн большими глотками прямо из горлышка. В том, как она это делала, чувствовалась привычка.