Виктор Доценко - Икона для Бешеного 2

Хочешь, я тебе открою страшный женский секрет, который знают только такие старые бабники, как я? — вопросом на вопрос ответил Позин.

Еще спрашиваешь! Конечно, хочу! — Кристина, совершенно обнаженная, подошла к нему и встала, соблазнительно раздвинув ноги.

Очень немногие женщины в обнаженном виде выглядят лучше, чем в одетом, — заговорщическим шепотом сообщил Позин.

А я? — живо поинтересовалась Кристина.

Ты как раз то редкое исключение! — с жаром произнес Александр, прижимая ее впалый животик к своей щеке.

Подожди! — остановила его Кристина. — Я хочу тебе прочесть новый свой стих.

Она присела на край постели и задумчиво начала читать:

Ну, как тебе? — робко спросила Кристина.

Совсем в другом стиле, чем раньше, — сказал Александр и хотел добавить что‑то одобрительно–ироническое, но тут раздался резкий телефонный звонок.

Голос Долоновича из Лондона звучал озабоченно:

Санек, нужно, чтобы ты завтра или в крайнем случае послезавтра прилетел в Лондон. Дело не терпит отлагательства! У тебя ведь виза многократная?

Многократная, — без всякой радости отозвался Позин, которому было лень куда бы то ни было двигаться, а тем более лететь к Долоновичу.

Значит, бери билет на ближайший рейс, — приказал Долонович.

Слушаюсь, босс, — уныло ответил Позин и, услышав короткие гудки, повесил трубку.

Кристина вопросительно посмотрела на него.

Шеф в Лондон вызывает, — сообщил Александр притихнувшей девушке.

А как же я? — растерянно спросила она.

Да это ненадолго… на день–два, — успокоил ее Александр, — поживешь тут одна. Все равно тебе англичане так быстро визу не дадут. Но в другой раз я тебя обязательно свожу в Лондон.

Когда на следующее утро Позин уехал за билетом, Кристине пришло на мобильный телефон сообщение:

«Ты завтра едешь с Корди в Киев. Другу оставишь записку, что срочно выехала к внезапно заболевшей бабушке, скажем, в город Сумы. Позвони Корди, он ждет…»

Далее следовал номер телефона. Подписи не было, но Кристине она и не была нужна.

«Ты, милый, езжай в свой дурацкий Лондон, а я прокачусь в Киев. С Корди всегда спокойно. Он меня в обиду не даст!» — подумала Кристина, но тут же вспомнила, что произошло в Ялте, и по спине пробежал неприятный холодок.

Но Кристина была слишком молода, чтобы быть пессимисткой, и потому не сомневалась, что уж с ней- то ничего плохого не случится — не зря же ей покровительствует «Ванечка»!

Долонович принял старого друга в своем по спартански обставленном рабочем кабинете. Он был более чем обычно небрит и крайне озабочен.

Не буду тебя вводить в детали, но швейцарские следователи копают давнюю историю с кредитом Международного валютного фонда в четыре миллиарда восемьсот миллионов долларов, поступившего в Россию незадолго до дефолта. Часть его шла на Запад через фирму «Руником», в которой я был основным акционером. Но даже, если швейцарцы не докопаются, наша родная Счетная палата может нарыть еще много чего другого. К примеру, по тем же залоговым аукционам, в которые нас тогда втравил этот подонок ИКС.

Да он сам первым в Счетную палату и стукнет, — подтвердил Позин. — Но чем я могу тебе помочь, дружище?

Мне срочно нужна икона Софийской Божией матери! Помнишь, я посылал тебя на выставку, где демонстрировали ее копию?

Конечно, помню. Как раз в тот день ее куда‑то увозили, на реставрацию, что ли, — без труда припомнил Александр, умолчав о том, что на следующий день пойти туда поленился. — Ты просил меня ее купить, но они не продали.

Теперь мне нужен подлинник! — громко воскликнул Долонович. — Я торжественно подарю его России, и тогда все забудется о махинации с кредитами, и залоговыми аукционами, и покупкой футбольных команд. Вернуть России подлинник ее покровительницы и спасительницы чудотворной иконы! Кто на это способен? Только Александр Долонович! Патриот не на словах, а на деле! — Долонович начал заводиться и повышать голос, будто пытался убедить в своей правоте враждебную аудиторию.

Саш, я на все для тебя готов, но где я эту икону возьму? — попытался охладить пыл старого приятеля Позин.

Тебе ничего ни искать, ни брать не придется! — Долонович вновь обрел свою обычную деловитость. — Ее уже нашел этот мерзавец Горст. Но я у него ее перекуплю, а если не продаст — пожалеет!

Ну уж с Горстом я никаких дел иметь не хочу, — заканючил Позин. Они терпеть не могли друг друга еще со времен Ельцина, когда Горст только нащупывал узкую тропинку к власти и процветанию.

Да ты его и не увидишь, — успокоил его Долонович. — Извини, я использую тебя в этот раз исключительно в роли курьера. Никаких общедоступных средств связи, сам понимаешь, я использовать не могу. Риск слишком велик. А послать это, — Долонович протянул Позину конверт, — я могу только с человеком, которому доверяю, как самому себе! А из таких у меня только ты!

Долонович порывисто обнял Позина, который был несколько шокирован таким откровенным излиянием чувств обычно сдержанного и ироничного приятеля.

«Видно, его и в самом деле прижало серьезней некуда», — без особого восторга подумал Александр Позин.

— В аэропорту «Шереметьево» тебя будет ждать у выхода из ВИП–зала человек по фамилии Булкин. Он тебя отвезет к Гаврилычу, которому ты передашь конверт Премия за образцовое выполнение ответственного задания тебе уже переведена на банковскую карточку. Смотри, Санек, не потеряй конверт, — пошутил на прощание Долонович.

Гаврилыч, а точнее, Николай Гаврилович Белокуров, отставной генерал КГБ, занимал в холдинге Долоновича должность непонятную — нечто среднее между тайным советником владельца и куратором службы безопасности. Почти никто не мог понять, почему этот уродливый, немощный, хотя и всегда приветливый, старец имеет большой оклад и персональную машину с водителем. Заметного толку от его деятельности не было. Только немногие избранные, в том числе и Позин, были осведомлены о ценности старика Гаврилыча.

Закончив войну опытным лейтенантом СМЕРШа, Белокуров волей судьбы оказался на службе в Управлении кадров МГБ, где и просидел всю оставшуюся жизнь, медленно, но неуклонно поднимаясь по служебной лестнице. Непритязательного и исполнительного чиновника в форме счастливо миновали все ветры перемен и переименований, и он тихонько при Ельцине ушел на пенсию. Бесценность старика Гаврилыча заключалась в его феноменальной памяти — он помнил всех, чьи дела когда‑нибудь проходили через его надежные руки.