Виктор Доценко - Виктор Доценко Тень Бешеного

Молоканов понял, что Позин подошел к самому главному.

— С точки зрения конкретной политики, нужна крупномасштабная провокация, — произнес Позин, глядя на чудесный вид, открывавшийся с террасы, и попивая китайский чаек. — Такая, которая привлекла бы внимание всей нашей общественности, занятой решением сугубо личных проблем. Нужно, чтобы кто- то взялся за решение этой проблемы. Нам нужен не тонкий политик, а решительный хирург, который вскроет гнойник назревших проблем и безжалостно ткнет наш народ мордой в нужном направлении.

— И что же это может быть за… э–э-э… акция? — не веря своим ушам, спросил Молоканов.

— История доказала, что самое заметное действие, производящее впечатление, — это поджог, — спокойно сообщил Позин, глядя прямо в расширившиеся глаза Молоканова. — Вспомни грека Герострата, того, который спалил храм Артемиды в Эфесе, считавшийся одним из семи чудес света. Парень просто захотел славы, не более того. Но зато какой эффект! Наверняка сам не ожидал. Подпалил его, стервец, аккурат в ночь рождения Александра Македонского. Попытались было жители ионийских городов предать его имя забвению, да ни черта из этой затеи не вышло. А тот голландец Ван дер Люббе, который поджег немецкий рейхстаг? Тоже заметная вышла акция, если тебе нравится данный термин.

— А что же такое приметное есть в Москве, что сгодится для подобной акции? И как это связать с незаконными мигрантами? — всерьез спросил Аристарх.

— В Москве несколько десятков крупных общежитий для иностранцев, большинство которых нелегалы, — растолковал Позин Молоканову свою мысль. — У властей руки чешутся их позакрывать, да все никак не получается. А что, если однажды одна из таких общаг загорится ярким пламенем? Конечно, надо обойтись без больших жертв, — поторопился Позин, заметив, как изменилось лицо Молоканова. — Да и повод есть замечательный. На всю Россию был зарегистрирован лишь один случай заболевания атипичной пневмонией, в Благовещенске. Тогда же в Москве было отмечено тридцать пять случаев заболеваний острой респираторной вирусной инфекцией у лиц, прибывших из стран Юго–Восточной Азии. Диагнозы атипичной пневмонии, правда, не подтвердились. По словам главного санитарного врача Москвы, случаев атипичной пневмонии среди проживающих иностранцев в этих общежитиях не выявлено. Как заявил главный санитарный врач, из‑за несоответствующих санитарно–гигиенических условий и нарушений противопожарных правил треть общежитий иностранцев прекратит свое существование. Это называется «профилактические меры по недопущению распространения атипичной пневмонии».

— Кажется, я понял твою мысль, — задумчиво протянул Молоканов. — Ты намекаешь на то, что если вдруг найдется группа гражданских активистов, обеспокоенных невозможностью противостоять атипичной пневмонии, занесенной нелегалами, то эта самая группа должна в качестве превентивной меры организовать поджог одной из общаг.

— А разве ты не боишься атипичной пневмонии? — усмехнулся Позин, учуяв в голосе Молоканова сомнение. — У нас не Китай! Как мы сумеем вычислить заболевших, если они попрятались по подвалам в центре нашего города? Кто знает, какие еще эпидемии они нам могут принести? Какую еще заразу и инфекции? А что, если это будет чума?

Позин пожалел, что произнес последнее. После слова «чума» на Молоканова было жалко смотреть.

Александр закончил свой рассказ на спокойной ноте и простыми словами.

— Есть люди, которые весьма заинтересованы в том, чтобы такое происшествие имело место. Может быть, только это и требуется, чтобы проблему нелегальных мигрантов сдвинуть с мертвой точки. А каково твое просвещенное мнение?

Позин взглянул на Молоканова и поразился выражению его лица.

Молоканов был неподвижен, как каменное изваяние. Но по глазам было заметно, что сейчас в его мозгу идет интенсивная обработка полученной информации, разрабатываются некая идея и план ее осуществления.

Позин дорого дал бы, чтобы узнать, что творится в голове Молоканова, но осуществить это даже благодаря волшебному массажу Чжао Бина ему было не дано.

Зато Позин был рад, что подбросил Молоканову интересную мысль. Если вдруг Молоканов возьмется решать проблемы нелегальной миграции, то обязательно вспомнит того, кто ему эту идею подал. А Позину так нравилось быть учителем Аристарха.

Carpe diem— «лови момент», как когда‑то написал Гораций, гениальный гражданин Древнего Рима. Любимая поговорка Александра Викторовича Позина. Оба собеседника встали и направились к выходу с террасы, вежливо уступая друг другу дорогу. Никто из них и догадаться не мог, какой переворот в их жизни произведет эта беседа, какие ужасные последствия она повлечет за собой.

Джулия брела по аллее Измайловского парка, размышляя о событиях последних дней.

Ее стойкое желание помочь Костику Рокотову, верному другу Савелия, обернулось вдруг жестоким испытанием для нее самой. Джулия стала свидетельницей двух убийств, двух самоубийств, да и ей собственноручно пришлось отправить на тот свет пару негодяев, промышлявших по подъездам грабежами одиноких и слабых пенсионеров.

Несколько раз она пыталась связаться с Константином, и все безуспешно. На ее звонки обычно отвечал автоответчик детективного агентства «Барс», вежливо предлагавший оставить сообщение для сотрудников.

Поначалу Джулия послушно подчинялась предложению и оставляла два–три сообщения. Но никто ей не перезвонил, и она перестала наговаривать текст бездушному автосекретарю.

Правда, иногда на ее звонки отвечал еще более вежливый женский голос. Джулия уже знала, что голос принадлежит Веронике — секретарю агентства «Барс».

На просьбу отыскать хозяина агентства и передать ему, чтобы он связался с Джулией, Вероника меняла вежливый тон голоса на официальный и отвечала, что Константин Михайлович «в командировке».

Один–единственный раз Джулия застала Рокотова на рабочем месте. Костик поднял трубку, но голос его был сух и тороплив. Она поняла, что ее приятель разрывается между необходимостью заниматься важным делом и желанием не обижать вдову лучшего друга невниманием. Джулия не стала настаивать и предложила связаться с нею позже. Константин согласился и повесил трубку.

Джулию начали мучить сомнения, что она зря прилетела в Москву, бросив в Нью–Йорке сына и дом. Если вдуматься, довольно глупая выходка, да и только. На что она надеялась, сорвавшись из уютного особняка и проводя сейчас время в прогулках по мокрой от нескончаемых дождей Москве?

Этим Савелия не воскресишь.

Подобные размышления приводили ее в полное отчаяние. Джулия даже плакала несколько раз, оставив на гостиничной подушке мокрые пятна от слез. Слезы не помогли, и она каждый день названивала в Нью–Йорк, чтобы поговорить с маленьким Савушкой. Вслушиваясь в его голосок, она ругала себя за то, что оставила его одного.