Виктор Доценко - Король Крыс

Говорков понимал: этот продажный мент теперь поведет воров не в отделение, а в медпункт. И составление протокола останется вряд ли выполненным обещанием: какой еще протокол без потерпевших и свидетелей?

Но спорить, а тем более качать права по понятным причинам не приходилось.

Настроение было испорчено, и Савелий, со вздохом взяв Вероникин чемодан, двинулся к желтой «Волге» с таксистскими шашечками.

Ладно, пусть это будет нашей самой большой неприятностью, — насилу улыбнулся он, пропуская в салон машины девушку.

Почти всю дорогу до Москвы Бешеный молчал. Девушка интуитивно ощущала несправедливость происшедшего, и вопрос ее прозвучал более чем естественно.

Савушка, а почему этот полицейский, то есть милиционер, отпустил преступников? — наконец спросила Вероника, но по глазам возлюбленного тут же поняла, что зря напомнила ему о недавнем происшествии.

Потому что он — московский мусор, а не нью–йоркский коп, — ответил Говорков.

В Соединенных Штатах такое считается серьезным преступлением, — после непродолжительной паузы произнесла девушка. — Посягательство на чужую собственность.

Ты посмотри, всего‑то ничего пожила в Штатах, а уже говоришь как настоящая американка. Ты, видно, забыла, что в России подобное в порядке вещей, — в сердцах бросил Савелий.

Ты прав, милый: я словно в другой мир окунулась. Как же нам еще далеко до нормальной цивилизации.

Думаю, что и в Америке преступников не меньше, — ревниво заметил Савелий и невольно подумал: «Если такая откровенная коррупция на низовом уровне, что же тогда творится на самом верху?»

Несомненно, этот лейтенант получает от всех шереметьевских воров часть их прибыли и наверняка отстегивает какой‑то процент своему начальству, те — еще выше, и еще, и еще. Кто же стоит на самом верху? Где сходятся все нити?

Видимо, такое положение дел и есть те самые «объективные причины», по которым, если верить популярной телепрограмме, рост преступности не может быть остановлен.

Пасмурность возлюбленного невольно передалась девушке, с виноватым видом взглянув на Савелия, она перешла к другим темам: о том, как принимали американцы ее картины, о своей встрече с мэром Нью–Йорка, к последним американским новостям.

Говорков кивал, поддакивал, иногда даже задавал вопросы, механически отвечая. Но осадок от происшедшего начисто отравил радость такой долгожданной встречи…

Смеркалось.

Над серыми железобетонными коробками окраинного московского микрорайона сгущались низкие ватные тучи. Конец длинной улицы, обставленной типовыми девятиэтажками, терялся где‑то в тумане; изредка из его хлопьев выползали горчичные «икарусы» — бренчащие металлические коробки, переполненные рабочим людом. Это обитатели микрорайона разъезжались по домам со своих заводов и фабрик, чтобы завтра отправиться туда вновь… И лица пассажиров были такими же угрюмыми и безрадостными, как небо над головой.

Подземный переход конечной станции метро со светящейся буквой «М», багровой, точно мясной филей на срезе; безлистные деревца обочины, робко тычущие в серое небо изломанными пальцами веток; мерцающие электричеством глазницы домов — трудно, наверное, представить себе картину более унылую, чем эта…

Неподалеку от входа в метро стояла грязно бежевая «девятка» с примятым крылом и разбитым поворотником. Неверный свет уличного фонаря позволял рассмотреть, что в салоне находятся четверо.

У мужчины, сидевшего за рулем «девятки», было мятое, жеваное лицо, напоминающее старый, отслуживший свое кошелек. Выщербленные, коричневые от чифиря зубы, бегающий колкий взгляд, разболтанные движения кистей рук с вытатуированными перстнями на фалангах пальцев — все это выдавало в нем недавнего обитателя исправительно–трудового учреждения.

Под стать ему был и сосед: скошенный треугольный подбородок, металлические фиксы во рту, налитые кровью глаза и вытатуированное изображение пяти церковных куполов на левой кисти — наколка означала, что ее обладатель провел за колючей проволокой полную «пятилеточку».

Сидевшие позади выглядели моложе и татуировок не имели. Высокие, плечистые, с развитой мускулатурой завсегдатаев спортзалов и «качалок» — на вид им было не больше двадцати. Короткие боксерские стрижки, тупые физиономии двоечников из плохой школы… По лицам этих молодых людей можно было без труда прочитать их биографии.

Отец — красный пролетарий, мать — дешевая шалава, дворничиха или рыночная торговка. Коммунальная квартира с пьяными загулами родителей и соседей, безденежье, через слово — изощренный мат.

Сидевший за рулем бросил взгляд в сторону ярко освещенных киосков и, обернувшись назад, произнес:

Сейчас народ свалит, и вперед. Ну чо, пацаны, не передумали?

А может, завтра? — несмело предложил один из тупорылых качков.

Завтра, завтра… Да тебе только у мамки сиську сосать! Как понты колотить, особенно по пьяной лавочке, — так пожалуйста! Герой, бля… А как конкретно на дело — так «завтра», — передразнил качка сидевший за рулем.

Вон и мусора подвалили, — кивнул в сторону остановки второй качок, указывая на проезжавший невдалеке милицейский «уазик». — Гляди, Кактус!

Как подвалили, так и отвалят, — хмыкнул тот, кого молодой человек назвал Кактусом, но тут же продолжил примирительно: — Ничего, Валерик, в твоем возрасте надо матереть, надо. И тебе, Серый, тоже. Да и не впервой ведь! Вон в прошлый раз «опель» на запцацки угнали, и ничего, сошло. А ларьки эти всего недели две как открылись, за барыгами нет никого. Ну, в смысле никакой братве еще не отстегивают. Да и делов‑то: подойти, ствол в морду сунуть: мол, капусту давай! И все… Шмаль! — обернулся Кактус к соседу с вытатуированными на руке церковными куполами. — Ствол не забыл?

Тот, нагнувшись, извлек из‑под сиденья сделанный из охотничьей двустволки обрез. Погладил отполированный до блеска приклад, смахнул рукавом со ствола невидимые пылинки и, протянув обрез Кактусу, прокомментировал:

Оба ствола заряжены. Да с такой машиной на банки наезжать можно. Бери, Валерик, хорошая вещь. Пользоваться‑то умеешь?

В армии только и делал, что из «Калашникова» стрелял, — со скрытой гордостью кивнул качок Валерик и, взяв обрез, по–хозяйски взвесил его в руке. — И не только из «Калашникова».

Ну–ну, — развеселился Кактус, — отличник боевой и политической подготовки. Такие люди нам во как нужны. Где, говоришь, служил?

В Северо–Кавказском. — Качок уже запихивал обрез под полу куртки. — Во внутренних войсках.

А–а-а, родину от чучмеков этих, чеченов, защищал, да?

Ну да, от «черных» ее, родимую, и освобождал, — пробасил недавний защитник родины, гордый собой, — Самашки, Шатой, Урус- Мартан.