Владимир Макарычев - Автономный дрейф

Боевая служба завершилась через месяц. Экипаж получил хорошую оценку, а они с командиром — по медали «За боевые заслуги». Алексей уже забыл случай в данангском кафе, как Слюсаренко напомнил. Старшина зашел к нему в каюту, чтобы попрощаться. Он уходил на дембель. Алексей усадил его за стол в своей тесной каюте, разлил в стаканы с желтыми подстаканниками зеленый чай. Они начали неспешный разговор.

— Хочу остаться работать во Владике, — первым начал моряк. — Устроюсь мотористом на гражданское судно.

— Наверное, правильно, ты парень толковый, все же мы тебя на корабле и в партию приняли. Во Владивостоке больше возможностей заработать и получить образование. А почему ты не захотел остаться служить на корабле мичманом?

— Курица не птица, мичман не офицер, — шуткой ответил старшина.

Алексей вспомнил, что и ему в архангельском учебном отряде, еще на срочной службе, предлагали перейти в школу мичманов. Он решил тогда точно так же и стал офицером. Хотя жизнь мичмана казалась намного легче, чем матроса-срочника. Старшина Жантоев, командир учебного взвода, построил тогда на плацу всех отказавшихся от перспективы стать мичманом и спросил своим восточным вкрадчивым голосом: «Фотографы есть?»

Многие почему-то подумали, что знание фотодела несколько облегчит службу, и человека три сделали шаг вперед. Двадцать моряков, оставшихся в строю, с завистью смотрели на счастливчиков. А те, распрямив плечи, предвкушали работу в теплой фотомастерской. Там-то точно можно будет выспаться. Именно сон являлся в то время основным желанием и заветной мечтой курсантов, стоявших в строю на холодном ноябрьском ветру.

— Видите кучу угля? — не меняя интонации, спросил «фотографов» взводный.

Все посмотрели на огромную насыпь вмерзшего в землю угля возле котельной. Наступила звенящая тишина. Ожидание неизвестности повисло на замерших и хлюпающих носах любителей тепла и домашнего уюта.

— Берите ломы и уменьшите эту кучу раз в десять, — уже грозно приказал Жантоев.

Воспоминания вспыхнули неожиданно и так же погасли, как искра от костра. Сделав глоток чая, Алексей продолжил разговор.

— Я посоветовал бы тебе учиться. Рекомендацию за пять минут напишу.

— Да я и сам хотел на эту тему посоветоваться.

— В чем же дело? Советуйся!

— Думаю поступить в институт восточных языков.

— Ну что ж, рекомендация у тебя, считай, в кармане, — одобрил выбор старшины замполит. — А тут не замешана та девушка, вьетнамка? — поинтересовался он.

Слюсаренко ответил просто, мол, мы переписываемся.

Шел 1988 год, и они не могли знать, что совсем скоро жизнь круто изменится и уже не будет страны, в которой они родились, — Советского Союза.

Андрей Слюсаренко, хотя и мечтал о работе на рыболовецком сейнере, устроился на берегу доковым рабочим Владивостокского судоремонтного завода. В один из дождливых майских дней он отнес документы в приемную комиссию Дальневосточного государственного университета на факультет восточных языков.

Три года службы научили его не бояться трудностей, верить в лучшее, ценить дружбу. Андрей и служил, и сейчас работал по морали своего отца, токаря уральского завода: «Сынок! Отдавай всего себя работе, и люди, начальство обязательно заметят твое трудолюбие и воздадут должное».

Несколько месяцев трудовой деятельности в заводском доке доказали правоту отца. Коллективу парень пришелся по душе. Поэтому, когда отдавал мастеру заявление на увольнение, он получил важную для себя оценку. Пожилой человек в промасленной брезентовой куртке напутствовал его:

— Андрей, жалко тебя отпускать. Но получить образование важнее. Флотская и рабочая закалка, уверен, пойдет тебе впрок.

Подумав, добавил:

— Приходи работать в вечернюю смену, на студенческую стипендию долго не протянешь.

Учеба давалась тяжело, но природная склонность к языку и трудолюбие сделали свое дело. Второй курс очного отделения Андрей заканчивал уверенным середняком.

С Ти-Хай, так звали девушку из Дананга, они переписывались. Андрей узнал, что ее имя означает «первая дочь». Забавно, но у нее было и второе имя — Щенок. По старинному поверью ребенка с некрасивым именем боги не захотят забрать к себе или навредят ему.

Их отношения даже любовью на расстоянии назвать было сложно. Скорее все походило на дружбу. Да и что их могло объединять? Разные люди, разные страны… Как-то Андрей получил письмо, где она писала о возможном приезде во Владивосток. Без дальнейших объяснений.

В один из обычных учебных дней, в феврале 1990 года, Андрей сидел на лекции по политологии. Предмет ввели вместо истории Коммунистической партии. Молодой доцент — пожилые преподаватели вдруг стали обходить стороной новую науку — с упоением рассказывал о возможностях и ценностях демократии и свободы. Его бред никто не записывал, понимая, что зачет будет поставлен даже после пятиминутных рассуждений студента на экзамене. К примеру, о доступности радио «Свобода» для советских моряков, находящихся в дальнем плавании. Лектора постоянно перебивали вопросами из зала типа «Что такое свобода, равенство, братство? Зависит ли свобода от величины банковского счета и почему американская демократия насаждается с помощью войны?».

Доцент старался отвечать, как ему казалось, на простом и доступном языке:

— Советский Союз, направляя войска в Афганистан, насаждал другому народу свое понимание социализма. С оружием в руках. Так же и американская демократия там, где не получается мирным путем, защищает свои идеалы силовым способом.

— Напалмом выжигает неугодных, — выкрикнул из зала какой-то несознательный комсомолец. К тому времени в эту организацию и принимать-то прекратили. А партийная организация института куда-то испарилась. Парторг пропал вместе с партийными взносами и партийной кассой. Лектор прекрасно об этом знал, потому и не думал отвечать на мелкие провокации, наивно полагая, что до торжества настоящей свободы в Стране Советов осталось несколько месяцев.

Комсомолец очередной раз выкрикнул из зала:

— Завтра сделаем Владивосток свободным портом и откроем его для американских военных кораблей!

Доцент отмахнулся от провокации человека, не понимающего перестройки, как от назойливой мухи.

— Обязательно порт Владивостока следует открыть и сделать международным. Тем самым мы на деле подтвердим нашу мирную политику и завоюем доверие всего прогрессивного человечества.

В аудитории смеялись и живо что-то обсуждали, не обращая внимания на комсомольца и доцента. Казалось, лекция нужна только им двоим, а остальные студенты к ней не чувствовали никакого интереса. В это время сосед справа шепнул ему на ухо: