Михаил Нестеров - Бешеная стая

– Я думаю, он полный ублюдок и неблагодарная свинья. Наши мнения совпадают?

– Как правило, такие вещи я не комментирую.

– А совет мне можете дать?

– Конечно. Уравняйте ваши шансы.

– Что это значит?

– Сходите на сторону. И поручите мне зафиксировать ваши встречи с любовником на пленку.

– Хотите выведать все секреты нашей семьи?

Я не ответил. Встал, застегнул пуговицу на пиджаке. На мне был все тот же темно-серый костюм, в котором я завтракал в новоградском отеле, и свежая темная рубашка. Я был гладко выбрит и благоухал «нейтральным», но удивительно стойким «Богартом», этим символом мужского превосходства и индивидуальности. Из моей головы еще не выветрились воспоминания о ночной выходке в гостиничном номере, где мне в глаза бросилась подсвеченная со стороны окна плотная портьера-кокон.

– Надеюсь, вы будете немы как рыба.

– Да, – ответил я, удивленно вскинув бровь: она бросалась из крайности в крайность.

– Погодите. Я спрошу прямо: как часто они трахались?

– Не чаще, чем щелкал мой фотоаппарат, – дал я исчерпывающий ответ, кивнув при этом на гору снимков.

Я чувствовал, что любой мой ответ ее очень интересовал, как если бы она получала от каждого физическое удовлетворение. Я без труда представил ее вздымающуюся грудь, еще более раскрасневшееся лицо, затуманенный взгляд, чувственный язык, которым она проводила по пересохшим губам, неспокойные ноги, соприкасающиеся коленями. Я представил ее в наручниках и черном белье; покорность ей была к лицу так же, как агрессивность. Для меня лично это значило, что она была сексуально привлекательна и многообразна. И она знала об этом. В свои сорок пять она выглядела на сорок: стройная, красивая, отвергающая церемонии. Если бы она позвала меня в заднюю комнату, я бы повиновался . Я изначально был зависим от нее. Ей не нужно было ничего согласовывать со мной, а только управлять. Строгая похотливая учительница, черт бы ее побрал!

И я спросил себя: обладая в том числе и притягательной силой, как она смогла упустить своего мужа? Тот сорвался с поводка, но как она намеревалась вернуть его? А может быть, ее истинная цель – месть мужу?

– Погодите, – Ирина Александровна несвойственно для себя замялась. – Эта женщина, его любовница – она действительно так хороша, как на фотографиях?

– У вашего мужа тонкий вкус.

– Убирайся вон, – без натуги в голосе она перешла на «ты». – И постарайся не выезжать за пределы города.

Я не стал спрашивать, за каким чертом я мог ей понадобиться, однако мое ограничение в передвижениях расценил как намек на дальнейшее сотрудничество. И этот факт не мог не обрадовать меня: мне не придется дожидаться клиента в своем кабинете, соседствующем с букмекерской конторой.

Я не собирался покидать город – тем более сегодня. Мои бывшие коллеги устраивали вечеринку, и я был им благодарен за то, что они меня не забывали.

– Эй, – окликнула она меня с порога, – запомни следующее: ты лишь эпизод в моей жизни.

Когда мой телефон в очередной раз ожил коротким сигналом, я узнал точное время – то ли полночь, то ли час ночи. Но ровно секунда в секунду. Мой мобильник был синхронизирован с сервером сотового оператора и подавал сигнал каждый час.

Зачем я активировал эту редкую и для многих бесполезную опцию часов с боем, я толком объяснить не мог. Но она каждый час напоминала мне, что время не стоит на месте, а порой летит – не догонишь. И если воспроизвести эти короткие звуки за последний год и без паузы, то они вытянутся в одну тоскливую ноту. И эту сонату, два с половиной часа протяженностью, с успехом мог сыграть сердечный регистратор в палате умершего больного.

На какое-то время я забыл, что я делаю здесь, в этом шумном, напрочь прокуренном помещении на Шаболовке, кто эти люди справа и слева от меня…

– Который час?

Полный, розовощекий бармен живо откликнулся на мой вопрос. Он извлек из кармашка пестрой жилетки часы и открыл крышку.

– Одна минута второго.

– Ага, – сказал я. И продолжил, поставив его в тупик: – Все-таки второй час, а не первый.

– Чего?

– Я потерял еще один час моей жизни – вот чего.

Я вынул свой мобильник, открыл настройки – полный решимости отключить эту опцию, которая капля за каплей опустошала чашу моей жизни. Я бы наверняка отключил ее, если бы не запутался во множестве вкладок меню.

К черту, к черту ее! Забыть о ней почти на час! Да это же целая вечность!

Я очнулся и примкнул к тосту самого старшего из нашей спецгруппы, развалившейся несколько лет тому назад. Слушать сорокалетнего Алексея Мазина было сущее мученье, любой его спич растягивался в скучнейшую тираду.

– Весь сегодняшний вечер в этом кафе звучали здравицы в честь самого молодого члена команды, в которой я когда-то имел честь состоять. – Алексей расшаркался и покивал на аплодисменты, прозвучавшие в его адрес; кто-то протяжно свистнул, кто-то поддержал его. Он продолжил с места разъединения: – Весь вечер звучали здравицы в честь нашего Виталика Аннинского, тогда как подлинным виновником торжества является его сын, и появился он на свет вчера. За что мы пили, товарищи? За «целкость» Виталика, за его добросовестность и усердие в постели с красавицей женой, что он не допустил брака и родил мужика. Мне доводилось слушать подобные бредни, однако кое-кто из вас назвал меня бракоделом – что я родил «двустволку». Сейчас моя дочь мирно спит в своей кровати, может быть, не одна. Я сделал вид, что бросил вмешиваться в ее жизнь, года два назад, когда ей исполнилось шестнадцать. В ту пору мы с женой разошлись. С того момента, казалось мне, прошла целая вечность, в которой целиком уместилась моя новая, попахивающая рабской свободой жизнь. Что такое рабская свобода? Это когда рабу говорят, что он может катиться на все четыре стороны. Что сделает чернокожий раб в первую очередь? Ну, для начала залечит раны от плетки, а потом изнасилует белую бабу, похожую на его бывшую хозяйку. Что сделал я, белый раб, скинувший ярмо?

– Трахнул черную? – спросил я со своего места.

– Не-а. Я начал зализывать душевные рубцы.

– Зализывать? Звучит сексуально.

– И все, – не слушал меня Мазин. – Мне никогда не хотелось поиметь негритянку – в этом плане я расист.

Я склонился к Виталику Аннинскому, «который родил сына», и спросил:

– Ты не снимаешь на скрытую камеру?

Самый молодой член некогда грозной структуры (Следственный комитет военной разведки) покачал головой и зевнул. Виталик был всего на год моложе меня, а мне стукнуло тридцать. После «полураспада» Следственного комитета Аннинский пошел работать опером в отдел внутренних дел по Пресненскому району Центрального административного округа Москвы, я открыл свое дело и стал частным сыщиком. Алексей Мазин, чья хвалебная застольная песня затянулась, разменял «трешку», купил однокомнатную квартиру, а на остальные деньги приобрел «Сканию». Теперь он дальнобойщик. В общем, без дела из нашего комитета никто не остался.