Сергей Москвин - Активная мишень

– На приеме?!

Я тоже обратил внимание, что террористы держали свою рацию включенной в режиме приема.

– Ждали команды от своего главаря, Владимир Сергеевич.

Глаза Углова азартно блеснули.

– Что, если посредством радиоигры заманить Рубеи в нашу засаду? Вызвать его по-чеченски, сымитировав кавказский акцент… – размышляя вслух, произнес он, но сам же и возразил себе: – Нет, без их радиопозывных и кодовых фраз ничего не выйдет. Рубеи тертый калач. Нечего и пытаться. Вот если бы заставить связаться с ним кого-то из этих… – Углов взглянул на убитых боевиков и замолчал, не закончив фразу.

Меня он не винил. Но и без его упреков у меня внутри все перевернулось от досады и недовольства самим собой. А Углов уже обернулся к взрывотехникам:

– Терентьев, разобрались с орудием?!

Майор Терентьев, забравшийся зачем-то на минометный лафет, спрыгнул на землю и подошел к генералу. На его лице сияла довольная улыбка. Хоть он по-настоящему доволен.

– То самое орудие, Владимир Сергеевич, – продолжая улыбаться, объявил Терентьев. – Причем заряженное и полностью подготовленное к новому выстрелу. Снаряд в казеннике. Как мы и предполагали, это управляемая реактивная мина «Смельчак».

– Так оно что же, в любой момент может выстрелить?! – опешил я.

– Уже нет. Я открыл затвор, – еще шире улыбнулся Терентьев и как ни в чем не бывало продолжал: – В стволе свежий нагар. Да и запах гари ощущается без всяких приборов. Так что выстрел по атомной станции был произведен именно из этого миномета. Нет никаких сомнений.

Пока он докладывал, к нам со стороны опушки приблизился майор Мокрушин и остановился чуть в стороне, дожидаясь своей очереди. Углов давно уже заметил его, но прежде выслушал до конца доклад старшего взрывотехников и только после этого повернулся к Мокрушину:

– Что у вас?

– У опушки свежие, не более суточной давности, следы нескольких автомобилей, – начал Мокрушин. Тоже мне, ценное наблюдение. Эти следы я заметил, еще когда выезжал на луг. – Наиболее часто встречаются следы крупнотоннажного грузовика, скорее всего, «КамАЗа». Причем рискну предположить, что «КамАЗов» было два. Первый, на котором террористы, очевидно, привезли миномет и снаряды, почти сразу уехал. А второй загоняли вон в тот подлесок, – вытянутой рукой Мокрушин показал на небольшой участок лесополосы, острым клином врезавшийся в луг. – Вместе с грузовиком туда же заезжала еще одна машина. Мы нашли четкий отпечаток ее протектора, к сожалению, только один, но с явно выраженными следами индивидуального износа. Судя по ширине отпечатка и рисунку, это какой-то джип, – закончил Мокрушин.

– Джип? – переспросил Углов. – А не могла это быть «Нива» капитана Овчинникова?

Вот именно! Но стоило мне так подумать, как я тут же вспомнил, что не заезжал в указанный Мокрушиным подлесок. Но он и без моей помощи привел аргумент в защиту своего мнения:

– Мы сравнили отпечаток с рисунком протектора «Нивы». Его оставила другая машина. Думаю, след принадлежит какому-то импортному внедорожнику.

– Значит, два «КамАЗа» и импортный внедорожник, – подвел итог Углов.

– Грузовик для перевозки орудия и автокран для его установки и заряжания, – уточнил присутствовавший при разговоре Терентьев.

На последнее замечание генерал не ответил, лишь молча кивнул и объявил:

– Я возвращаюсь в Обнинск. Свяжусь с армейцами, чтобы разрядили и забрали отсюда свое орудие. Вам пока придется остаться здесь и охранять миномет до прибытия армейцев. При необходимости связь по рации. Вопросы?

– Товарищ генерал, я оставил Сверкунова и Воронина на их участках и сейчас не могу с ними связаться, – признался я Углову. – Слишком большое расстояние для оперативно-боевой рации. Разрешите мне съездить и забрать их?

– Езжай, – распорядился Углов.

Мне не терпелось сообщить Сверчку и Ворону, что угрожающий атомной станции миномет обнаружен и отбит у террористов. И если бы я мог связаться с ними по рации, то уже давно это сделал бы. Но, по моим прикидкам, нас разделяло километров пять, а на таком расстоянии наши боевые рации стали бесполезными.

Получив разрешение командира отправиться за своими парнями, я поспешил к оставленной у опушки «Ниве». Но не сделал и нескольких шагов, как сзади протяжно пискнула чужая рация, и я услышал ответ генерала:

– Слушаю, Углов.

Обернувшись, я увидел, как Углов прижал к уху свой спецкоммуникатор. А еще через секунду его лицо исказила гримаса настоящей боли, и он в ярости – клянусь, в его глазах бушевала натуральная ярость – воскликнул:

– Что?!

Терентьев, Мокрушин и я так и застыли на своих местах. А командир еще несколько секунд молча слушал своего собеседника, потом произнес единственное:

– Я понял, – и, не выключая свою персональную радиостанцию, повернулся к нам. —Только что Рубеи вновь звонил в дежурную службу МЧС и заявил, что в его распоряжении находится еще несколько минометов, нацеленных на Обнинскую АЭС. А сообщив об этом, объявил о сокращении срока ультиматума до двенадцати часов дня.

Я машинально взглянул на часы. До полудня оставалось три часа двадцать шесть минут.

Дежурная часть МЧС, 16 августа, 08.30

В операционном зале стояло радостное оживление. Полковнику Бондареву было приятно смотреть, как операторы и прочие сотрудники дежурной службы, уже взрослые мужчины и женщины, восторженно переговариваясь друг с другом, радуются, как дети. Они не замолкали с того момента, как Бондарев, получив сообщение Углова, объявил в операционном зале о том, что угроза взрыва ядерного реактора Обнинской АЭС миновала. Он не стал сообщать им подробности, рассказывая, кто и как отбил у террористов нацеленное на атомную станцию орудие, просто сообщил, что опасности больше нет. Бондарев и не предполагал, что его сообщение произведет такой эффект. Женщины-операторы вскочили со своих мест. Кто-то начал аплодировать, его тут же поддержали, и уже через несколько секунд весь операционный зал дрожал от грохота оваций. На шум прибежали люди из соседних помещений, которые, узнав о случившемся, тоже начинали аплодировать. Несколько наиболее расчувствовавшихся женщин горячо расцеловали Бондарева, а ответственный дежурный долго жал полковнику руку. Не остались без поздравлений и сотрудники оперативно-технического отдела. Они, никогда прежде не встречавшиеся с проявлениями такой бурной благодарности, смущенно отвечали на рукопожатия, объятия и поцелуи. Спустя несколько минут после сообщения Уг-лова в дежурную часть позвонил министр МЧС и, пригласив к аппарату Бондарева, тоже долго поздравлял его. Удивительно, но даже во время звонка министра стоящий в операционном зале шум не смолк ни на секунду. И начальник дежурной смены, который по своей должности обязан поддерживать порядок в операционном зале, даже не пытался как-то успокоить своих сотрудников. Все эти люди целую ночь и все утро провели в напряженном ожидании и страхе. Как никто другой они представляли себе масштабы возможной трагедии. И вынести давление страха оказалось очень тяжело. Бондарев сам видел трясущиеся пальцы женщин и стоящие в их глазах слезы, видел, как осунулось за ночь лицо ответственного дежурного, вскакивающего со своего места при каждом новом звонке. Им всем нужна была разрядка. Смеясь и восторженно переговариваясь, они избавлялись и от страха, и от груза огромной ответственности, внезапно обрушившегося на них со звонком террориста.