Дмитрий Черкасов - Потоп

С этим сейчас борются, можно и настучать.

— Они ничего у вас не купят, — сказала толстая тетка лет пятидесяти, собеседница Рокотова. Она была в необъятном лифчике и необъятных же панталонах. В руке у нее была лопата, сильно смахивавшая на саперную.

— А там, на холме? — Рокотов приложил ладонь к переносице и указал на холм, откуда недавно с позором бежал.

— Туда даже и не суйтесь, — испуганно и почтительно зашептала тетка. — Там думский депутат… забыла фамилию, они все на одну сытую рожу. Вспомнила: Боровиков! Тот самый, Касьян Михайлович. Охрана у него… ну, да, большая шишка. Редкий, кстати, случай, но правильный мужик. За город болеет…

Подобострастие странным образом чередовалось у нее то с презрением, то с неподдельным уважением.

— За который?

— За наш, за Зеленогорск…

Санкт-Петербург почему-то не пришел на память дачнице-огороднице.

— Спасибо, что предупредили, я теперь туда не пойду. Тем более, там наверняка повсюду частная собственность.

— Это раньше была сплошь государственная, — проявила необычную осведомленность хозяйка. — А вот при Горбачеве… при нем, проклятом, все и пошло.

«В том числе и твое строительство. Из бывших ты…» — подумал Влад.

Вслух он произнес другое:

— Ну а вы сами? — отважился поинтересоваться Рокотов. — У вас, я погляжу, домик тоже не захудалый, иначе я к вам бы и не подошел…

Тетка напустила на себя неимоверно важный вид.

— У сына фирма, — сказала она с гордостью.

— Не строительная? — Влад рискнул снова.

Тетка прищурилась.

— Нет! — сказала она победоносно. — Он у меня по компьютерам… Возит их из-за бугра. Из Финляндии. И еще холодильники.

— Ну, насчет вас у меня сомнений и не возникало, — тут же с готовностью закивал Рокотов. — Сочувствую, что придется жить в таком окружении…

— А что они нам? — пожала плечами тетка. — И потом: стерпится — слюбится…

В этом Влад как раз не сомневался ни секунды. Особенно хорошо это получится у сына…

— Так что же? — повторил он с энтузиазмом. — Они не купят, а вы?..

— А я куплю, — гордость тетки удесятерилась. — Повторите-ка, что там у вас есть? Плитка? Изразцы? Почем же?

— Я вернусь завтра или когда вы назначите, — твердо пообещал Рокотов. — Привезу образцы и проспекты. Вы выберете самое лучшее…

— Я здесь все время, — заверила его тетка, и Влад понял, что подвернулся редкий случай.

— Да! — ударил он себя по лбу, будто только что вспомнил. — Ведь у меня есть еще одно дело! Я заодно разыскиваю одного человечка, близкого друга моего отца. Он отдыхает где-то здесь, неподалеку, но адреса я не знаю, и папа тоже. Где-то записан, но был ремонт — сами понимаете. Теперь не отыщешь. И работает уже где-то не там, а то и вовсе вышел на пенсию. Стареют люди… Может быть, примечали похожего прохожего?

Вопрос не особенно понравился тетке, от него за версту разило каким-то следствием. Конкретно — милицией. Но лично ей он не мог повредить, и она приготовилась внимать далее.

Рокотов стал описывать:

— Невысокий такой, сухопарый, с бородкой… на профессора похож. Да он и есть профессор. Космосом занимался, звездами. Чудак чудаком! Рассеянный, напоминает этого, как его, эгоиста… нет — в общем, не от мира сего…

«Так уж и не от мира…»

— Прямо самими звездами? — недоверчиво спросила тетка.

Рокотов решил не уточнять.

— Ну, не межзвездными перелетами. Нет, ничего секретного и военно-космического. Все больше кометами… зануда редкостный. Лазарь Генрихович Рубинштейн. Не слыхали о таком?

— Нет, — огорченно промолвила тетка. — Не слыхивала. Астроном, говорите? Так это вам в Пулково надо ехать, — она продолжала выказывать смекалку. Она знала, что все космическое давным-давно приземлилось в Пулково и теперь изучается под телескопом.

— Да он уж уволился оттуда давно, — расстроенно ответил Влад. — Знаете, как там было в девяностые? Бескормица, денег нет… жуть! Только звездное небо над головой… Которому удивлялся Кант…

— Кто-кто удивлялся?

— Философ был такой немецкий, Кант. Две вещи, говорил он, удивляют меня в мире: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. Впрочем, с последним он явно погорячился, такой закон встречается все реже…

Этих речей собеседница явно не поняла.

— Нет, — замотала она головой. — Невысокий, с бородкой? Дачник небось… А одевается как?

— Он всегда предпочитал костюмы светлых тонов. А летом обязательно носил панаму. И комаров не терпел, отбивался от них постоянно…

— Изнеженный какой! — хохотнула тетка. — Вот, полюбуйтесь! — Она огромным волчком завертелась перед Рокотовым. — Вся в волдырях — и ничего, не плачу…

— Но вы-то трудитесь, а он отдыхать приехал. Любит гулять по таким вот тропинкам…

— Не встречала…

— Бредет вот так, понурив голову, — не унимался Рокотов. — Да под ноги никогда не глядит. Ему бы на звездное небо глядеть с кометами, а он все под ноги, и без толку. Вечно с ним что-то случается: то заблудится, то потеряет какие-то документы, то панаму свою забудет где — сколько раз ему возвращали… А то еще налетит на корягу и расшибется или провалится в яму…

— Так вы в больнице поинтересуйтесь, — предложила тетка. — Наверняка мог обратиться, коли такой рассеянный. — Увлекшись звездной темой, она понесла околесицу: — Вот я, знаете ли, верю в звезды. Я все прогнозы читаю, и все почти всегда сбываются. Вот на прошлой неделе…

…В зеленогорскую, людьми и Богом забытую больницу, уже обращались. И в сестрорецкую, которая получше. Все было зря — никто не принимал там сухопарого профессора без панамы, травмированного, с инфарктом…

Более того: при виде мускулистого дежурного травматолога стушевался даже Рокотов. В сестрорецкую больницу он прокатился лично.

— Это мысль! — Рокотов изобразил нешуточный восторг. — Я обязательно обращусь. Таких горе-ученых, — он прибегнул к риторике сталинских времен, — вообще нельзя выпускать на улицу без сопровождения. Ему нужна собака-поводырь… Впрочем, мы отвлеклись.

Окончательно условившись о встрече, господин Меринцев отправился дальше.

Он побывал в итоге у всех, даже там, где ему сперва не открыли, — вторично навестил уголовников, праздновавших волю, и там ему пришлось отведать самогонки да немного перетереть о видах на урожай конопли.

— В Австрии, — грустно заметил Рокотов, — ее, пожалуй, нет…

— Ну да! — хохотнул какой-то татуированный. — Чтобы в альпийских лугах да не было конопли! Стрелки называются!

Это казалось непостижимой загадкой природы.

Влад обошел еще много дач и особняков.

Впустую.

Никто не видел пожилого профессора — ни в панаме, ни без панамы.

Он порасспрашивал детей: они играют допоздна и в чем-то похожи на профессоров-недотеп. Нет, такого дяденьку они не встречали.