Дмитрий Черкасов - Потоп

Они находились в не особенно шикарном подвальном помещении, где, впрочем, можно было жизнь прожить и ни разу не пожаловаться. И не засветиться. Кто тут есть? Никого.

— А вот ваше положение, Касьян Михайлович, — говорил Афиногенов, — достаточно сложное… Вас уже всюду ищут. Кое-кто уже вякает о лишении вас депутатской неприкосновенности…

— А этого они не хотят? — осмелевший Боровиков выставил дулю.

— Да мы и не допустим, не переживайте.

— Это все я с чертовыми баками и акцией, — посетовал тот. — Ляпнул, не подумав. Мне кажется, что черт с ними, с полетами…

— Разумеется. Именно так. В известном смысле это был отвлекающий маневр. Запасной вариант. Ну, вышли бы они на этих летчиков — что дальше? Предотвращен теракт? Или он набирает обороты?

Теракт?

Это слово неприятно резануло слух Боровикова.

Свои намерения он не считал терактом — напротив, в свободное от сверхценных идей время всячески боролся в Думе с терроризмом.

— Теракт, — неожиданно сухо повторил доктор. — И вы это отлично понимаете.

Боровиков молчал.

Афиногенов плеснул себе мартини и продолжил:

— На нем-то нам и предстоит сосредоточить все усилия. Кому открывать буровые? Не вам ли? Кто инициатор идеи?..

Да, действительно, Касьян Михайлович все так себе и представлял. Торжественная речь, торжественный пуск… Первые алмазы… Первые панические сводки с юго-востока…

— Да уж трибуна сколочена, — усмехнулся Афиногенов.

Про себя Боровиков в который раз махнул рукой: теракт так теракт, раз иначе нельзя. Революции не делаются в белых перчатках. Штурм Зимнего и залп «Авроры» — тоже теракты.

Доктор Афиногенов вдруг озаботился:

— Как ваше самочувствие, Касьян Михайлович? Вы в принципе — в норме?

— Ну, кабы не переживания…

— Стресс…

— Да, кабы не он, так горы своротить могу.

— Ну а раз так, то нам с вами предстоит небольшой перелет.

Касьян Михайлович пожал плечами. Перелет так перелет. Мало, что ли, он налетал? Перелет на буровую — обычное дело.

Афиногенов будто прочел его мысли.

— Обычное-то оно обычное, товарищ депутат, но не на первом этапе. Однако давление у вас в норме, кардиограмма приличная… вес только зашкаливает. Предупреждал я вас!

Он шутливо погрозил Боровикову пальцем:

— Много кушать изволите!

— Вес, — растерянно повторил Касьян Михайлович. — А при чем здесь мой вес? До сих пор он мне не мешал летать…

— Именно что до сих пор. Потому что первый этап полета пройдет на дельтапланах. Вы увлекаетесь дельтапланеризмом, я угадал?

В голосе доктора теперь ощущалась неприкрытая издевка.

— Я вас не понимаю, — упавшим голосом отозвался Боровиков.

— А иначе никак. Все оцеплено, Касьян Михайлович. Все. Небо, земля и воздух. Муха не пролетит. А дельтаплан — пролетит. Вам известно, что здесь неподалеку располагается база дельтапланеристов?

Боровиков временно утратил дар речи.

— Мы тоже так рассудили, — весело заметил Афиногенов. — Ваши недруги никогда не подумают, что вы отважитесь на столь отчаянный поступок.

— Я не отважусь, — пробормотал тот, беря высокий слог.

— Придется отважиться, — уже серьезно возразил доктор. — Зря я вас, что ли, не откармливал тут разносолами? Их тут полно! Даже стратегическая тушенка. Кабы не полет, так вы бы сейчас наелись тут у меня от пуза, напились и придавили бы часиков восемь… — Он посмотрел на часы: — Нам выходить через полчаса. За это время постарайтесь собраться и успокоиться. Это не страшно и даже очень приятно. А в самом начале приятно щекочет нервы.

Ничего приятного в щекотании нервов Боровиков не находил. По ним и так уже прошлись граблями.

— Что же, — выдавил из себя депутат, — на дельтаплане — до буровой? Сто пятьдесят километров?

— Да вы никак и вправду повредились в уме? — Говоря это, Афиногенов ухмыльнулся. — Гораздо меньше. Несколько десятков километров — и вся история. Поймите: мы окажемся за пределами оцепления. Там нас будет ждать более удобное воздушное средство.

Касьян Михайлович помолчал еще.

— А про буровые… — вымолвил он наконец. — Про буровые они не знают?

Теперь Афиногенов уже помрачнел — против воли.

— Мы очень надеемся, что нет. Ваш Коротаев… ну, к нему будут приняты меры… Кое-какие уже приняты мною лично… Если и знают, то у них есть лишь гипотезы… этот гад клянется и божится, что файлы стерты. Но вы, Касьян Михайлович, не переживайте. Наш план в любом случае выгорит, вас не тронут, и вы на белом коне въедете в этот ваш град… как, кстати, вы думаете его назвать?

— Петербург, — мрачно ответил тот, — Санкт-Петербург.

— Что, простите?

— Что слышали. Санкт-Петербург. Город затопить, а название-то зачем менять?

— Ах, ну да, ну да, — Афиногенов замахал руками и по-балетному запрыгал. — Я все забываю об оригинальном ходе ваших мыслей, Касьян Михайлович. В общем, сидите, готовьтесь и ничего не бойтесь. Страшно только в первый раз, а трудно — первые сто лет…

То, что в дальнейшем пришлось пережить депутату Боровикову, он расценил как самое необычное, что происходило с ним в жизни. И самое ужасное.

Пришли какие-то люди, уже без доктора, подняли его из кресла под локти и повели.

У покосившихся ворот рокотал «бумер».

— Грузитесь! — махнул из машины Афиногенов. — Полетим вместе, если вас это успокоит. Подсадите его, хлопцы…

И дальше он плохо помнил, что было.

Как ехали.

Где сворачивали.

Куда прибыли в итоге.

Как заковывали в какие-то рамы и колодки, защелкивали ремни, прилаживали стрекозиные крылья — нет, скорее, крылья птеродактиля. Проверяли крепления и замки, надевали шлем и специальную обувь.

Вполуха слушал наставления более опытного Афиногенова, который вырядился такой же летучей мышью.

Бэтмен, ети его мать.

А потом ему велели бежать под угрозой немедленного расстрела.

— Изрешетим всю спину жирную, — тихо пообещал инструктор.

Было совершенно очевидно, что он не шутил, моментально высветив перед депутатом его истинную значимость и ценность.

И Касьян Михайлович Боровиков послушно побежал быстрее гаруна, превосходившего скоростью лермонтовскую лань, как заяц, травимый псами, но больше напоминал куропатку, уводящую недоброжелателей от своего гнезда.

При мысли о куропатке ему припомнилось наставление доктора: не вздумайте махать крыльями, как горный и гордый, понимаешь, орел. Который высматривает себе добычу. Вы ее и так увидите.

А после этого он взлетел.

Точнее, просто сошел со склона, и воспарил, и обмочился, и не только от ужаса, но вот спустя минуту, когда Боровиков приоткрыл-таки глаза…

Вцепившись в раму, в клоунском комбинезоне размера, что еле нашли, он все же парил.