Владимир Колычев - Отпусти браткам грехи

Ворота в гараж приоткрыты, слышны голоса – Степа что-то говорит, а девка хихикает. Против женщин Гарик ничего не имел, как раз наоборот, их общество приятно волновало его. Но не здесь и не сейчас. Гараж – святая святых, и дамам здесь не место. Оттолкнув ногой притершуюся к ней кошку, он крепко взялся за дверную скобу, напряг мышцы руки, пытаясь унять раздражение.

Успокоился, открыл створку ворот, зашел в гараж. Так и есть, Степа за рулем багги, а рядом на штурманском месте восседает Машка. Волосы растрепаны, помада на губах размазана, бесформенные пятна пунцового румянца на пухлых щеках растеклись до самых ушей. Голова откинута, глаза полузакрыты, рот разинут. Старое ситцевое платье трещало по швам под натиском пышного бюста и жирной мякоти боков. Степа одной рукой держался за баранку, другой шарил у нее под подолом, в раздолье бесстыже разведенных ног. Оба были так увлечены, что и не заметили Гарика.

– Я вам не помешал? – невозмутимо и в то же время жестко спросил он.

Степа испуганно встрепенулся. Плечи провисли вперед, голова слегка опустилась, губы скривила вымученная улыбка. Но глаза как были, так и остались шальными.

– Это, мы тут с Машкой... А что, нельзя?

– Можно. Машку за ляжку, – отчеканил Гарик. – Но на другом возу.

В армии он еще не служил, от пятидневных учебных сборов откосил по причине плоскостопия. Но среди его приятелей был Колька Груздь, он-то и рассказал, что говорил его старшина, когда обращение к нему начинали с «можно» вместо «разрешите».

– Но Машка хотела... – замямлил Степа.

– Машка всегда хочет, – оборвал его Гарик. – И всем дает.

Девица уже вылезла из машины; стоит, опустив голову, разглядывает грязь под ногтями. И даже не пытается протестовать. Да, всегда хочет; да, всем дает... Но если бы Машка была образцом непорочности, Гарик бы все равно возмутился. Женщина и его багги – две несовместимые вещи. Та же Машка могла накликать беду.

– Извини, брат, – уныло вздохнул Степа.

– Огнетушитель с тебя, тогда в расчете, – сухо сказал Гарик.

– Что лучше, вермут или портвешок? – оживился парень.

– Какой портвешок? Обычный огнетушитель, автомобильный...

Гарик бы не отказался от портвейна, но сейчас его больше волновал огнетушитель, без которого его багги не допустят к соревнованиям.

Будь на месте Степы кто-нибудь другой, Гарик бы уже давно пустил в ход кулаки. Но, во-первых, они друзья. А во-вторых, посторонний человек просто-напросто не попал бы в гараж, поскольку ключ только у Гарика и еще двух человек из его команды.

– А я могу бормотухи принести, – виновато, но вместе с тем игриво улыбнулась Машка.

– И Ленку с Тонькой, – шельмовато улыбнулся Степа.

– Повода нет, – мотнул головой Гарик.

– Как это нет? Аппарат готов! Обмыть надо.

– Еще не готов. Крыло поставим, тогда готов.

Готовых крыльев для багги в продаже не было, их приходилось делать самим из дюралюминиевых листов. И обшивка рамы самодельная, из того же материала. Резать металл приходилось самим, и гнуть его, и алюминиевыми заклепками крепить к стальным трубкам-каркасам... Основная часть работы уже позади, осталась мелочь.

– Ну, так поставим и обмоем, не вопрос! – не унимался Степа.

– Обмоем, – кивнул Гарик. – Как все сделаем, так и...

Договорить ему помешал ворвавшийся в гараж желтолицый старик с клюкой. Глаза навыкате, щеки раздуты, подбородок трясется – то ли от негодования, то ли от немощности; скорей всего, и от того, и от другого.

– Вот они, товарищ капитан! Вот они!

Гарик уважал старость, к тому же он знал деда. Петрович с улицы по соседству, подпольная кличка – Пердович. Но тот совершил недопустимую оплошность – ударил палкой по фаре. Гарик не выдержал и схватил его за грудки.

– Отставить! – гаркнул вошедший в гараж офицер в форме капитана милиции.

Гарик разжал руки, оттолкнул старика от себя.

– Видите, товарищ капитан! – взвыл тот. – Видите, что вытворяют, сволочи!

Подбородок затрясся еще сильней, с губ на белый парусиновый пиджак свесилась жирная нитка слюны.

– Я сказал, отставить! – тем же грозным голосом повторил милиционер.

Немолодой мужчина, среднего роста, кряжистый. Черты лица резкие, волевые. Форма на нем была мятая, но, глядя на него, можно было подумать, что только в таком виде она и носится.

– Он меня ударил! – угрожающе взмахнув клюкой, взвизгнул Пердович.

– Разберемся.

– И машину мою он украл!

– Но я не вижу здесь вашего «Запорожца».

Офицер с интересом рассматривал машину.

– А они его разобрали! – вопил старик. – Страшилище из него сделали!

– Да нет, не страшилище, – не согласился капитан.

В гараже не хватало света, он не поленился – распахнул вторую створку ворот. Похоже, багги ему нравился.

– Да вы только посмотрите на них! Это же типичные уголовники! И шлюха с ними! Развели малину! Я за ними давно смотрю!

Машка не отличалась сообразительностью, но все же до нее дошло, кого назвали шлюхой. Если бы Гарик ее оскорбил, она бы стерпела. Но желчный Пердович не был для нее авторитетом.

– Кто это шлюха?! – с визгом возмутилась она.

И с угрожающим видом шагнула на деда. Испугавшись, он пятился от нее, пока не убрался из гаража. Машка продолжила бы наступление, если бы офицер не остановил ее движением руки.

– Кто такая?

– Маша я.

– Тихо, Маша...

– Я Дубровский, – хмыкнул Степа.

– Разве я давал тебе слово? – жестко глянул на него капитан.

– Но я правда Дубровский... То есть Домбровский, – смущенно проговорил Степа.

Ростом он был на целую голову выше милиционера и в плечах пошире. Одним словом, амбал. И в драке всегда первый. Но с той же легкостью, с какой крушил вражьи челюсти, он попадал под влияние сильных людей. Капитан смог произвести на него впечатление, и, можно не сомневаться, Степа не посмеет бунтовать. А к старику его лучше не подпускать: убить может.

– Домбровский, Домбровский. Что-то знакомое... А ты кто?

Офицер пристально смотрел на Гарика, но тот выдержал его взгляд.

– Серегин моя фамилия.

– И про Серегина слышал...

– А вы, простите, кто? Я вас не знаю.

– Капитан Шишов, ваш новый участковый. Старый участковый про вас рассказывал... Общественный порядок нарушаем?

– А пусть не лезут, – сказал Гарик, исподлобья глянув на капитана.

Были у него приводы в милицию. Район у них маленький, но беспокойный. Деревообрабатывающий комбинат и автобаза, рабочие общежития, ветхий жилфонд, частные халупы, оставшиеся с послевоенных времен; одним словом, трущобы. А рядом, особняком, спальный микрорайон, сплошь высотные крупнопанельные дома. Все это так называемый восьмой район города. Два кружка, из которых состоит цифра «восемь». Рабочее гетто и оазис благополучия, и везде свои отчаянные головы. Одна школа на всех, одно профтехучилище, один клуб с дискотекой и танцплощадка. «Старые» на «новых», «новые» на «старых», драки, поножовщина – обычное дело. Один раз Гарик лежал в больнице с раной в боку: ножом полоснули; второй – с проломленной головой и треснутым ребром. Синяки, ссадины, выбитые зубы, шрамы от цепей и кастетов – не в счет. И от милицейских нарядов убегать приходилось, увы, не всегда удачно.